— Я знаю, что ты выдержишь.
— Что же?
— Ты должна осмелиться. Но я сумею воскресить тебя. Ни сомнений, ни тайн, ни боли, просто совершенно новая женщина. Если ты, конечно, этого хочешь.
— О Эмиль! — Она посмотрела на него. — Только не амнезиак.
— Конечно амнезиак. Надеюсь, ты не думаешь, что я забыл о такой ценной вещи. Эта Зиеманн, о которой ты мне рассказала, эта старуха, этот кошмар, который в тебе был. Мы вытащим его из тебя. Выгоним, метлой выметем, как ведьмы делают.
— Разве это нам поможет? Я по-прежнему иностранка на нелегальном положении.
— Нет, ты ею больше не будешь. Мы и это должны поправить. Ты станешь моей женой. Ты будешь молодой. Новой. Свежей. Ты полюбишь меня. А я буду любить тебя. — Он сел на кровать и распахнул руки. — Мы запишем все сегодня ночью. Мы объясним друг другу, как нам дальше жить. Утром прочтем. Мы попросим Поля нам помочь. Поль — хороший человек, умный, у него много друзей, он сумеет сделать все как надо. К тому же он хорошо ко мне относится. Мы поженимся, уедем из города и отправимся в Богемию. Мы разобьем сад и будем заниматься керамикой. На природе, в деревне, станем другими людьми, заживем вдали от буржуазной действительности, навсегда расстанемся с ней!
Он говорил взволнованно, страстно, убедительно, и она хотела откликнуться на его слова, но в ее душу закралось подозрение. Хотя это чувство было смутным, она догадалась, что подобные предложения он уже делал другим женщинам.
Когда она утром проснулась, Эмиля в студии не было. Он исчез. Пахло кровью. Вся простыня была в ее крови. Майа встала, сделала себе самодельную прокладку, накинула халат и приготовила обезболивающий раствор. Выпила его, сняла простыни, перевернула запачканный матрас и в изнеможении рухнула в кровать.
Где-то около полудня в дверь постучали.
— Убирайтесь, — простонала она.
В замочной скважине лязгнул ключ, и дверь открылась. Это был Поль.
— О, это вы! — машинально сказала она. — Чао, Поль.
— Добрый день. Я могу войти? — Поль переступил порог студии. — Я вижу, что вы живы. Это прекрасная новость. Вы заболели?
— Нет. Да. Нет. Как бы это изящней выразиться, у меня критические дни.
— И все? Только-то? Ладно. — Поль коротко усмехнулся. — Я понял.
— А где Эмиль?
— Что же, — Поль уклонился от ответа, — давайте это обсудим. Вас зовут Майа, не правда ли? Мы познакомились в прошлом месяце на вечеринке в «Голове», хотя знакомство, в общем-то, шапочное. Вашей приятельницей была продавщица, она же манекенщица, тогда ей пришлось туго, и она перепихнулась с Нико.
— Я виновата, мне жаль это слышать.
— А вы поели? — спросил Поль, бросив рюкзак на пол, позади печи.
Он обеими руками пригладил свои темные волосы.
— Я сегодня еще не завтракал. Позвольте мне что-нибудь приготовить. Тут на кухне неплохие запасы. Как насчет гуляша?
— О, ради бога, не надо.
— Или немного каши. Что-нибудь очень легкое для восстановления сил.
Поль открыл кран и стал наливать воду.
— Давно ли вы знакомы с нашим другом Эмилем?
— У нас начался роман с той самой ночи в «Голове».
— Три недели с Эмилем! Вы смелая женщина.
— Я не первая.
— Вы тут многое изменили, — заметил Поль, осмотрев студию. — Я восхищаюсь вашей преданностью. Об Эмиле нужно постоянно заботиться, с ним масса хлопот. Он позвонил мне сегодня утром. В страшном волнении. И я приехал поездом из Штутгарта.
— Понимаю. — Она сняла покрывало и прикрыла им ноги. — Он сказал, что вы близкие друзья. Эмиль всегда прекрасно отзывался о вас.
— Вот как? Трогательно. Конечно, вполне естественно, что Эмиль мне позвонил. Мой сетевой адрес вытатуирован у него на локте.
Майа заморгала.
— Что-то я никогда не замечала у него такой татуировки.
— Она довольно хитрая. Татуировка становится видна на коже, когда он расстроен.
— А Эмиль был расстроен сегодня утром?
Поль насыпал в кастрюлю желтый порошок.
— Он разбудил меня и сказал, что в его постели умирает какая-то странная женщина. Умирает или, возможно, уже умерла. Инкуб. Голем. Он был очень смущен.
— Где он сейчас?
— Он расслабляется в сауне. Шварц присматривает за ним. Мне нужно им позвонить. Одну минутку. — Поль снял крохотный мобильный телефон со своего воротника и начал говорить по-немецки, осторожно помешивая варево в кастрюле. Сперва голос Поля звучал спокойно, весело, потом властно и наконец немного иронически. Когда Поль навел порядок во Вселенной, он убрал аппарат снова под воротник рубашки. — Вам нужно поддерживать свой организм, — сказал он. — Как вы относитесь к хорошей минералке? Может быть, двести микрограммов хорошего энкефалина, капелька диуретика и расслабляющие средства. Они восстановят ваши силы. — Он взял свой рюкзак, открыл его и достал оттуда яркую сумку на молнии. В ней находился целый арсенал тестовых полосок и полных капсул.
— Поль, вы, наверное, думали, что я мертва, когда шли сюда?
— В этом мире чего только не бывает. — Поль распахнул дверки буфета, вынул оттуда ложки, миски и бокалы. — Я решил, что мне нужно поторопиться, чтобы прийти сюда первым, вот и все.
— Исправить положение самому, пока не вмешаются власти?
— Если угодно. — Он подал ей красивую керамическую миску с кукурузной кашей и тонкий фарфоровый бокал с минеральной водой. — Вы почувствуете себя не такой разбитой, когда съедите все это. — Он и себе положил каши.
Она отпила глоток шипучей минералки.
— Mercibeaucoup.
— Майа, английский язык прекрасен. Я программист. Я из племени поклонников глобального технического арго. Мы можем без труда общаться по-английски. Бороться с этим в наши дни просто глупо.
Они сели на постель и ели эту вкусную желтую кашу. От этой приятной трапезы она почувствовала себя пятилетней девочкой. Майа была очень слаба, у нее было подавленное настроение, она могла сорваться в любую минуту. Но противостоять Полю не имело смысла.
— Со мной нелегко разговаривать, когда я в таком состоянии, — сказала она. — Вчера ночью мы поспорили, и я его расстроила. Не надо было беседовать с ним по душам поздно ночью, из-за этого ему стали сниться кошмары. — Она вздохнула. — Кроме того, сегодня утром я просто полумертвая.
— Вовсе нет, — возразил Поль. — Без косметики и со своими волосами у вас очень выразительное лицо. Пожалуй, не как с глянцевой обложки, но способное произвести большое впечатление. В меланхолическом одиночестве есть важный элемент — Wettschmerz. И сейчас у вас вид почти как у святой.
— Вы очень чуткий и тактичный.
