— Знаешь, а здесь неплохой воздух. Бамбакиас вернулся, он был одет в серые шелковые брюки и нижнюю рубашку.
— Где моя шляпа? — недовольно проворчал он. — И где мой плащ?
— Какие интересные кресла, — заметила Грета. — Что это такое?
— А, эти мои кресла не нашли никакого применения, — сообщил Бамбакиас, втискивая руку в собравшийся складками рукав рубашки. — По какой-то причине люди не доверяют цифровым креслам и не решаются на них сидеть.
— Я доверяю цифровым креслам, — заверила его Грета и села. Провода просели под ее весом, издав бодрое крещендо на гитарных струнах. Грета возвышалась в самой середине конструкции, как королева, сидящая на троне, сотканном из набора тросточек и паутины проводов. Оскару понравилась гибко отреагировавшая конструкция, однако сам он сел в другое кресло с большей осторожностью и значительно меньшим шумом.
— Архитектор пользуется доверием за успешные модели, — пояснил Бамбакиас. — А не нашедших спроса приходится прятать по укромным углам. Но некоторые оригинальные модели мы храним в нашем офисе.
Появились люди из обслуживающего персонала, они молча убрали массажный стол и поставили на его место застеленную больничную койку. Сенатор сел на край кровати, подтянув под себя голые ноги. Он был похож на огромную морскую птицу.
— Я заметила кресла еще по дороге сюда, — сказала Грета. — Но они были прочные.
— Не «прочные», а жесткие. Распиленный шпон.
— «Чем меньше, тем больше», — задумчиво пробормотала Грета.
На умном лице сенатора отразился проблеск интереса. Пока его имиджмейкер выбирала носки и ботинки, Бамбакиас спросил:
— Как вы сказали, ваше имя?
— Грета, — мягко ответила она.
— И вы этот, как его, психиатр?
— Где-то близко. Я нейроисследователь.
— Верно. Вы мне уже об этом говорили, да?
Грета повернулась и бросила на Оскара взгляд полный сочувствия и жалости. Искусно преображенное лицо женщины приобрело потрясающую выразительность. Мерцающий взгляд поразил Оскара прямо в сердце и застрял там, как застревает в жертве брошенный гарпун.
Оскар наклонился вперед на музыкальном пиано-струнном сидении и хлопнул в ладоши.
— Элкотт, Лорена сказала, ты немного расстроен всем этим?
— Расстроен? — переспросил Бамбакиас, задирая подбородок, чтобы имиджмейкер могла завязать на шее галстук с широкими концами. — Я бы не сказал, что я расстроен, я бы сказал, что смотрю на вещи реалистически.
— Ну, реалистичность каждый понимает по-своему.
— Я вызвал государственный и федеральный кризис. Военное программное оборудование стоимостью четыреста двенадцать миллионов долларов было разворовано бандой анархистов, которые рассеялись в джунглях. Это самое ужасное событие с момента Гражданской войны 1861 года, так что о чем теперь расстраиваться.
— Но, Эл, ведь это не твоя вина. Ты не можешь винить себя в том, что произошло.
— Но я там был, — настаивал Бамбакиас. — Я был, был с этим народом. Да… Я говорил с ними, я давал им слово чести… У меня есть ленты, на которых это записано! Мы можем все это еще раз посмотреть. Мы можем вместе посмотреть. Где мой сисадмин? Где Эдгар?
— Эдгар в Вашингтоне, — спокойно ответила одевавшая его женщина.
На изнуренном лице Бамбакиаса появилось решительное выражение.
— Я что, должен все делать сам?
— Я следил за осадой базы, — сказал Оскар. — Меня поразил столь быстрый поворот событий.
— Но я там был, — продолжал настаивать сенатор. — Я мог бы им помочь. Я мог бы строить баррикады. Я мог бы принести им генераторы… Но когда пошел газ, они все сошли с ума. Вот что меня убивает. Это вовсе не была игра. Мы не игроки. Мы все сошли сума.
В комнате повисла тяжелая тишина.
— Он почти не отходил от экрана, следил за событиями, — прошептала имиджмейкер. — Он и вправду, можно сказать, был там. — Внезапно ее глаза наполнились слезами. — Пойду найду шляпу, — пробормотала она и выбежала из комнаты.
Привезли столик, накрытый на двоих. Знаменитый устричный суп дымился на нем.
Оскар подвинул поближе невесомое реагирующее кресло и машинальными движениями расстелил льняную салфетку.
— Эл, но это не поражение. Это просто временное отступление. У нас есть еще шесть недель до принятия присяги в Сенате.
— Как много хороших людей лишилось крова! Невозможно поверить, что наше правительство было настолько цинично, что оставило солдат в руках тех, кто отравил их газом! — Бамбакиас махнул рукой в сторону мигающего экрана. — Я видел, как он все это провернул. Этот Хью. Как будто он их спасает. Этот сукин сын в глазах общественного мнения является их благодетелем!
— Ну, это отвратительный инцидент, но, по крайней мере, никаких смертельных исходов. Мы должны сейчас думать не об этом. Мы должны думать о завтрашнем дне. — Оскар взял сверкающую ложку и зачерпнул из тарелки устричного супа. Нарочито медленно поднес ложку ко рту и попробовал. Устричный суп был превосходен.
— Подожди, — обратился он к Грете, которая и не придвигалась к столу. — Что-то не так. — Он выпрямился на кресле. — Элкотт, что случилось с поваром? Суп из консервной банки.
Бамбакиас нахмурился.
— Что?
— Это не устричный суп!
— Это он. Должен быть устричный суп.
— Попробуйте сами, — предложил Оскар.
Грета кивнула в знак согласия, которое не потребовалось, так как сенатор уже встал с кровати и схватил ее ложку. Он попробовал еду.
— Какой-то металлический привкус! — подзуживал Оскар.
Бамбакиас съел еще две ложки.
— Чушь! — проворчал он. — Прекрасный суп! Грета с Оскаром затихли, наблюдая за ним. Потом
Грета пробормотала:
— Пойду принесу еще один стул. — И быстро удалилась из комнаты.
Бамбакиас устроился на кресле, с которого встала Грета, и быстро проглотил половину гущи с устрицами. В комнату вернулась женщина-имиджмейкер, принесшая шляпу и плащ сенатора. Бамбакиас не обратил на нее никакого внимания, с видимым усердием налегая на суп. Руки его дрожали, он едва справлялся с ложкой.
— Я бы не отказался от молочного коктейля, — подначил Оскар. — Помните, мы любили его пить во время предвыборной кампании?
— Хорошая мысль, — отрешенно заметил Бамбакиас.
Он поднял голову и заговорил, обращаясь, по-видимому, в пространство.
— Вине, два молочных коктейля.
— А Сосик не показывал вам последние опросы общественного мнения? Вы получили больше поддержки, чем мы даже рассчитывали.
— Нет! Вы оба ошибаетесь! Я потерпел полное поражение. Я спровоцировал такой скандал, еще даже не приняв присягу. И теперь я такой же преступник, как и все остальные. У меня нет выбора — мне теперь придется подыгрывать им, как они потребуют. Весь Сенат — сборище нахлебников.
