— Почему вы так говорите? — спросил Оскар.
Бамбакиас тяжело сглотнул и поднял вверх палец.
— В нашей стране существует шестнадцать политических партий. Невозможно управлять страной, когда она столь раздроблена в политическом смысле. И эти партии — всего лишь графический интерфейс, отражающий реально царящий в стране хаос. Наша система образования уже: развалилась, наше здравоохранение в таком состоянии, что всем заправляют отдельные клики, торгующие органами. У нас в стране — Чрезвычайное положение!
— Вы не сказали мне ничего нового, — возразил Оскар. Он наклонился над столиком и с завистью поглядел на тарелку с супом.
— Вы уверены, что сможете это доесть? Бамбакиас наклонился над тарелкой, заслоняя ее от Оскара.
— Конечно, никаких проблем! — Оскар повысил голос, чтобы его услышали через скрытые микрофоны. — Винсент, поторопись с коктейлями! И принеси нам еще порцию супа. Захвати булочки.
— Не хочу этих проклятых булочек! — проворчал Бамбакиас. Глаза его увлажнились, а лицо раскраснелось. — Наше невнимание к здоровью само нездорово, — прочавкал он, уплетая суп. — У нас неконвертируемая валюта, в стране экономический упадок. У нас природные катаклизмы. Отравленная окружающая среда. Статистика рождаемости падает. Повышается статистика смертности. Это ужасно. Это действительно ужасно. Все безнадежно, все кончено!
— Винсент, принеси чего-нибудь посерьезнее. Быстро! Принеси терияки. Захвати каких-нибудь тостов.
— Куда тебе столько? — удивился Бамбакиас.
— Элкотт, вы меня смущаете. Я обещал доктору Пеннингер хороший обед, а вы сели и съели ее угощение!
Бамбакиас вытаращился на пустую тарелку из-под устричного супа.
— О боже…
— Элкотт, я все улажу. От вас требуется только сидеть здесь и принять вашу гостью, как добропорядочного федерального демократа.
— Боже, как неудобно! — простонал Бамбакиас. — Господи, со мной что-то не так. Оскар, уладь все это, пожалуйста. Устрой все.
Принеси два молочных коктейля в высоких бокалах с запотевшими от мороза донышками. Шеф-повар принес их сам на плоском пробковом подносе. Бросив на Оскара взгляд, полный глубокой благодарности, он быстро удалился.
Бамбакиас опустошил бокал с коктейлем.
— Но вот что самое ужасное, — сообщил он, утирая рот рукавом рубашки. — Все это является с самого начала трагической ошибкой. Чрезвычайный комитет даже и не собирался вычеркивать базу из списка. Их бюджетные ресурсы в полной неразберихе. Никто даже не проверяет, куда эти тупые недоноски тратят средства, все списывается на государственную необходимость! Так что, когда это выяснилось, все стали делать вид, что все сделано специально — якобы такой умный, хитрый политический ход в борьбе с Хью. Им страшно хотелось прищемить ему хвост, потому что Хью единственный в Америке политик, который по крайней мере знает, чего он хочет и решительно добивается своих целей. Но когда я решил выяснить, что за гений придумал столь хитроумный ход, обнаружилось, что этого никто не делал.
— Это они подкинули вам такую идею? — спросил Оскар, незаметно заменяя стакан Бамбакиаса на свой собственный. — И вы поверили им? Мерзавцы из Чрезвычайки мастера заметать следы.
— Да? Тогда объясни мне, кто пытался тебя убить? — взорвался Бамбакиас. — Какое-то интервью, какие-то разногласия — и в результате тебя пытаются убить! Но чья это ошибка? Ничья! Ты ищешь человека, который за это отвечает, а выясняется, что все это только кусок мерзкого софта, за которым вот уже полгода как никто не смотрит.
— Элкотт, это не политический подход к делу.
— Политика больше никуда не годится! Мы не можем добиться ничего политическими средствами, потому что система управления стала настолько сложной, что ее поведение теперь в принципе является случайным. Никто больше не доверяет политической системе, никто даже всерьез не занимается этим. Есть эти шестнадцать партий и сотня блестящих идей, которые они выдвигают, но никто не может им следовать, исполнять, поставлять товары вовремя и по спецификации. Так что политическая деятельность ныне — это абсурд! Мы отказались от демократии. Я больше не сенатор. Мы покончили с Республикой. Я теперь барон, феодальный владетель. Все, на что я способен, — это создать персональный культ.
Пятеро сотрудников администрации Бамбакиаса влетели в комнату. Они хотели собственными глазами убедиться, что сенатор ест. Началась суматоха, откуда-то появились еще пластиковые столы, серебряные приборы, пакеты с закусками и бутыли с аперитивами.
— Мы прекрасно знаем, что вокруг сплошной хаос! — с нажимом сказал Оскар, повышая голос, чтобы перекричать шум вокруг. — Всем известно, что наша система вышла из-под контроля. Это трюизм. И единственный ответ на хаос — политическая организация.
— Нет, уже слишком поздно. Мы стали сверх интеллектуальны, мы стали слишком умны для выживания. Мы получаем столько информации, что утратили способность действовать со смыслом. Мы знаем цену всему, но потеряли ощущение верных ценностей. Мы можем все поставить под наблюдение, но больше не знаем, что такое совесть.
Внезапно речь Бамбакиаса прервалась. Он покраснел и с трудом дышал.
Грета вновь появилась на пороге комнаты, пропуская сотрудников штата Бамбакиаса, которые выкатывали из офиса больничную койку на колесиках.
Она вошла и придвинула себе новое кресло.
— Так что каждый просто хватает то, что может, — заключил сенатор, отдышавшись.
— Спасибо, сенатор, — сказала Грета, ловко раскладывая принесенные блюда с цыплятами терияки. — Мне очень нравится этот стиль.
— Все это слишком быстро двигается, конструкция все усложняется, так что человеческий мозг не успевает все охватить.
— И именно поэтому я могу на нем сидеть, — сказала Грета.
— Что? — спросил Оскар.
— Эта мебель думает намного быстрее, чем человеческий мозг. Именно поэтому конструкция из лент и проводов может служить функциональным сиденьем. — Она посмотрела на их изумленные физиономии. — Разве мы говорим не о мебельном дизайне? Прошу прощения!
— Не извиняйтесь, доктор, — ответил Бамбаки-ас. — Вот о чем я сожалею больше всего. Мне следовало остаться архитектором — это дело, где я был на месте и был нужен. Я был весьма успешен в этой области. Действительно, современное ощущение структуры… это могло бы стать моим памятником. Я умел делать замечательные вещи… Вот, например, доктор, этот ваш стеклянный купол в Техасе, он двадцатилетней давности. В наши дни вы можете создать купол в десять раз больше из связки соломы и груды карманной мелочи. Мы могли бы вдохнуть жизнь в ваш маленький эксперимент, превратить его в реальность. Мы могли бы интегрировать природный мир прямо в структуру наших городов. Если бы мы умели правильно использовать наши возможности, то у нас по улицам спокойно бродили бы стада бизонов. Мы могли бы жить в своего рода Эдеме, мирно сосуществовали бы с волками. И все это придало бы нашей жизни смысл и принесло бы нам понимание того, кем мы являемся и чего мы хотим.
