Книга Зенитный угол, страница 61. Автор книги Брюс Стерлинг

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Зенитный угол»

Cтраница 61

– У него кровь, – пробормотал Ван. Изо рта у него выпал осколок зуба.

– Нет, приятель, это у тебя кровь. Ты его кровищей залил. Господи, что с твоим лицом?

Ван поднял руку. Нащупать собственные губы ему не удалось. И щеку. Ничего не было. Только жуткая клякса фарша с кровью.


В приёмном отделении стоял пандемониум. Человеку, которому всего лишь снесло половину лица, приходилось брать номерок и ждать очереди.

Ван прижимал к остаткам физиономии ледяное полотенце. Он не мог дотронуться до пострадавших частей без умопомрачительной боли и ощущения глубинного, космического, чудовищного ужаса. Ему не просто выбили пару зубов. Кости черепа были переломаны, частью раскрошены. Зияющая рана не переставала кровить. Сестры в приемной вызвали челюстно-лицевого хирурга.

Рядом с Ваном сидела девица с похмельными, выпученными глазами и грязными светлыми дредами, залитыми запекшейся кровью. Плечики ее белой блузки тоже были залиты кровью. Изодранную юбку усыпали красные брызги.

– Эй, приятель, у тебя какая группа? – спросила она.

Ван застонал, пытаясь сплюнуть кровь.

Девица открыла обвешанную левацкими значками плетеную сумку, порылась в ней и достала маленькую цифровую видеокамеру.

– Ты был с нами у Всемирного банка, да? Конная полиция догнала?

Ван промолчал.

– Тогда я и огребла – от конных. Очень надеюсь, что кто-нибудь вывесит это всё на «Индимедиа». Тебя никто не снимал? В смысле когда фараоны тебя метелили?

Ван слабо качнул головой. Окровавленная девчонка окинула взглядом окружающий хаос. Приемное отделение походило на бомжатник.

– Интересно, куда отвезли остальных? Не может быть, чтобы мы одни оказались ранены.

Через пролом в черепе Вана хлынула глухая чернота. Он сморгнул от боли.

– Глаза у тебя красивые, – сообщила девица. – Слезогонки не нюхал.

Ван кивнул, не отнимая от лица напитанного кровью полотенца.

– Придется швы накладывать, – сообщила окровавленная девица. – И волосы брить. Но я больше не боюсь, приятель. Я перестала бояться этих поджигателей войны! Потому что власть принадлежит улице. Я ее чувствую! – Она тепло пожала Вану свободную руку. – Улицы наши, брат! Улицы – наши. Они могут проломить башку мне, могут проломить башку тебе, но всем головы не пробьешь. Очень скоро Америка очнется от кошмара. Продажные журналисты лгут, парень. Они все лгут!

Ван нечаянно дернул полотенце. Вместе с тканью отдиралась какая-то жуткая корка. Ледяное онемение взорвалось языками жгучей, страшной боли.

– Знаешь, почему я так счастлива? – спросила раненая. – Потому что сегодня не было реактивных следов в небе! Я проверяла. Я глядела и глядела в небо – оно чистое! Никаких больше химикатов! Ясно, что у них кончаются запасы этой дряни, что бы это ни было. Той отравы, что держит народ в оцепенении!

В глазах у Вана потемнело. Всё вокруг двоилось. До сих пор с ним не случалось ничего подобного. Теперь он понял, почему это выражение стало расхожим.

– После одиннадцатого сентября целых три дня не было реактивных следов, – пронзительно настаивала девица. – Ни одного над всей Америкой! И о чём это говорит? Ты только подумай, что это может значить!

В поле зрения Вана показалось лицо медсестры.

– Вы доктор Вандевеер? А? – Она затянула у него на плече манжету манометра. – Сейчас мы вас примем. Для вас нашлась операционная.

ГЛАВА 11

Вашингтон, округ Колумбия, февраль 2002 года


Ван лежал на больничной койке и сражался с электронной почтой. Разбитая его физиономия горела. Кожа растягивалась, точно резина. Как надутая шина, как воздушный шар над «Мейси» [56] . Обломки левого клыка и первого премоляра придерживала тонкая полоска хирургической стали. Ван не мог удержаться, чтобы не пощупать ее кончиком языка. Словно балку в череп вставили.

Дотти написала ему такое мужественное письмо. Она жаловалась, что ей так одиноко и тоскливо. Обещала, что будет вести себя лучше. Писала, что гордится мужем.

Ван перечитывал ее электронное послание снова и снова, пока транквилизатор циркулировал по его жилам. Впервые в жизни он буквально слышал голос Дотти за размытыми пикселями на экране. Он вновь перемотал письмо к началу. Его окутывал несказанный покой. В обыденной жизни Дотти не стала бы повторять одни и те же слова утешения раз за разом, медленно и невнятно, стократ. А больному это так нужно.

Правда, он ещё ни слова не написал Дотти о том, что ему начистили физиономию. И что он ей теперь скажет? Что, если кто-нибудь ей наболтает первым?

Он только что пережил безумное, жестокое, на удивление мучительное испытание ради какой-то дурацкой идеи… такой бестолковой, такой невозможно идиотской… Ван обратил лицо к пластмассовому чемодану с набором шпионских инструментов.

Разорённая квартира – не самое безопасное место для хранения совершенно секретных инструментов информационной войны. Поэтому, невзирая на протесты изумленных врачей и медсестер, «железо» осталось с Ваном. К стальной раме больничной койки чемодан приковали противоугонной цепью. Попробуйте уведите.

Ради того чтобы наложить лапу на чемодан, Ван вышиб дух из соотечественника-американца. Программист с трудом примостил замотанную бинтами голову на крошечной стерильной подушке. Ему расквасили физиономию в войне за политику информационной безопасности. Почему бы тогда уже в настоящую войну не ввязаться, господи помилуй? Если бы его изувечили в сражении с боевиками «Аль-Каеды», было бы не так обидно.

Ван потрогал языком гладкую петлю загнанной в череп стальной проволоки. Ему никогда не придется воевать с «Аль-Каедой» он знал это твердо. Информационная безопасность – это вопрос политики. Информационная война ведется тихими образованными людьми из-за конторских столов. Бен Ладен не шляется но сети. «Аль-Каеда» – сборище фанатиков из стран третьего мира на старых велосипедах, знающих лишь то, что рассказали им муллы и соседи. Боевиков «Аль-Каеды» вербовали в медресе и рассылали по афганским деревням и пакистанским трущобам. Это были ожесточенные, обезумевшие жертвы культурного шока. Существование их до такой степени пропитано было неистовой яростью и раненой гордыней, что самоубийство становилось для них облегчением. Стать мучеником было настолько лучше, нежели оставаться боевиком, что они хватались за каждый шанс взорвать себя в толпе людей, намного более счастливых. «Мы жаждем смерти больше, чем вы жаждете жизни» – таков был их лозунг.

Террористы не воюют. Смысл существования терроризма в том, чтобы пнуть правительство настолько сильно, по местам настолько нежным и уязвимым, чтобы правительство обезумело от страха и ярости. И вот тогда цивилизация заскрежещет заклинившими шестернями. И сломается. Вернется к племенам и проповедям, в блаженную тьму мира, где не задают вопросов.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация