Если усадить клиента рядом и объяснить, к чему приводит информационная опасность, тот пугался и нервничал. Требовал, чтобы с этим что-нибудь сделали. Покуда ему не приходило в голову, что на самом деле будет означать для него эффективная система безопасности. И чем для него кончится. Вот тут оказывалось, что защищённые компьютеры никому не нужны. Вообще никому.
Шпионы не хотели латать дыры в компьютерной защите. Шпионам нравилось взламывать чужие системы.
Полицейские не хотели латать дыры в компьютерной защите. Полицейским нравилось прослушивать чужие компьютеры, конфисковывать, вскрывать и подвергать экспертизе на месте преступления. Клиенты не хотели латать дыры в компьютерной защите. Потому что клиент не захочет кататься на мотороллере, обвешанном полутора тоннами якорных цепей и амбарных замков.
Ученые знали, как защитить программный код, но ненавидели интеллектуальную собственность.
Военные отлично умели защищать компьютеры. Оборона была их сильной стороной. А нападение – большой любовью. Вооруженные силы США превосходили любые другие в области информационной, электронной и компьютерной войны. Они постоянно изобретали новые, устрашающие методы взламывать, вскрывать, брать под контроль и уничтожать напрочь.
А бизнес ничего не мог с этим поделать. Бизнес был разорён, он погиб на боевом посту.
А на дальнем краю, за мертвыми дот-комами, за отключенными кабелями, маячила WiFi передача данных. Если Интернет был детищем ядерных страхов «холодной войны», WiFi стал порождением спецназа. Он строился на крошечных, армейского образца радиопередатчиках широкого диапазона. Потаенных. Маленьких. Именно такие любит отряд «Дельта» нести в тыл врагу (или союзнику).
Система только зарождалась, но при одной мысли о ней у Вана мурашки бежали но коже. Передача данных по стандарту WiFi была быстрой, дешёвой, анонимной, открытой, беспроводной, карманной – чудовищной угрозой защите данных, интеллектуальной собственности, информационной безопасности, которая продавалась в целлофановых пакетах, точно жевательная резинка… Это был кошмар. А то, что шло WiFi на смену, было ещё хуже. Казалось, будто техническая эволюция нацелилась сделать безопасность невозможной.
Ван перебросил Теда с правого бока на левый. Кто-то похлопал программиста по плечу. Это был Тони.
– Ван, хочу тебя представить.
Немолодой человек. Седые усы. Очки. Лысина. Голубая рубашка, коричневые брюки. Карточка с именем на шнурке.
– Джим Кобб.
– Доктор Кобб! – повторил Ван, от изумления едва не уронив сына.
В области компьютерных наук не присуждали «нобелевки», но Джеймс Кобб всё равно свою заработал. Хотя пришлось поделиться со шведским физиком. Всем было известно, что, когда дело касалось шведов, у Нобелевского комитета прорезалось слабое место со Стокгольм размером.
– Лаборатории Белла, сходящееся надмножество С, – выпалил Ван.
Кобб улыбнулся.
– Забавно. Сейчас об этой работе почти никто не помнит.
– Я по ней диссертацию писал.
– Журналисты предпочитают говорить о стекловолоконной оптике, – заметил Кобб. За это он получил Нобелевскую премию – он и тот швед, занимавшийся у него проводкой. – За труды, которые по душе тебе самому, не получишь и ломаного гроша.
– Та статья семьдесят девятого года по надмножествам – она была самая лучшая, – промолвил Ван искренне.
– Знаете лучший способ родить пару замечательных идей?
– И как? – жадно выпалил Ван.
Он беседовал с натуральным гением, родившим самое малое семь замечательных, без шуток, мирового класса идей. Уникумом.
– Родить сотню, а девяносто восемь отбросить! Ха-ха-ха!
Кобб смеялся, а Ван нутром чуял, что собеседник его так и не свыкся с этой мукой. Девяносто восемь паршивых идей были ему дороги не менее, чем две, или пять, или семь, обременивших его бессмертной славой.
– Условия синхронизации, которыми вы воспользовались в «Гренделе», – заметил Кобб.
– Да!
– Где капсульная структура поддерживает иерархию.
– Именно!
– Мне понравилось, – признался Кобб. – Это было толковое решение.
Ван чуть не сел на пол. Его похвалил Джеймс Дж. Кобб. Тот Джеймс Кобб, который знаком был с поведением полупроводников на уровнях вплоть до атомарного. Теоретик высшей пробы, зарывшийся головой в биты. Настоящий гроссмейстер эпохи героев программирования.
В «Лабораториях Белла» такие ученые, как Кобб, даже не замечали границ между научными дисциплинами. Это были чародеи из самой высокой, самой клёвой башни из слоновой кости. Люди, которые поутру занимались физикой, за обедом – электроникой, а к вечеру – программированием. В «Лабораториях Белла» появились на свет транзистор, UNIX, С и С++, и алгоритм Кармакара
[59]
. Немногочисленный штат научных работников «Мондиаля» мог только мечтать о титанических достижениях «Лабораторий Белла».
– Славный малыш, заметил Кобб. – А где его мама?
– Мама отдыхает, – ответил Ван. – Это Тед.
– И что – кормите малыша, меняете пелёнки? Эк вы, молодое поколение…
Кобб поднял коктейльный бокал. Ван не заметил, чтобы кто-то ещё пил крепкие напитки. Все ходили с бокалами для вина. Очевидно, нобелевскому лауреату нетрудно было отыскать в «Эрлетт-хаус» вермут и оливки.
– Над чем работаете сейчас, доктор Кобб? – поинтересовался Ван.
– Уже год ни над чем, ответил Кобб. – В феврале две тысячи первого закрылись «Лаборатории Белла» в Силиконовой долине. Первый раз, когда «Лаборатории» закрывали одно из отделений.
– Да, я слышал.
«Лаборатории Белла» теперь принадлежали «Люсенту». А «Люсент» разорялся.
– Сосредоточились на исследованиях, дающих краткосрочные результаты. Я работал над ЦТВЧ. Не особенно перспективно.
– Пожалуй.
– Некоторое время держал собственную консультационную фирму, но не сложилось. В последнее время – ракетная оборона.
Ван постарался сдержать изумление. Ракетная оборона? «Звёздные войны»? Этот шедевр псевдонаучного вздора? Великий Джим Кобб опустился до работы над «Звёздными войнами»?
Хотя, мрачно предположил Ван, на это у них деньги есть. Программа «Звёздных войн» поглотила уже немало денег.
– Не то, что вы подумали, – соврал Кобб и накрыл бокал для мартини седыми усами. – Проект лазеров воздушного базирования. ВВС.
– О! Ван кивнул. – Фотоэмиссия.
