Старлиц огляделся. Это был кризис: Визел сдавал так стремительно, что помочь ему было уже почти невозможно. Исправить дело могло разве что внезапное— бог из машины — вмешательство со стороны.
Поэтому в кустах у стены отеля разом возник ошарашенный Виктор Билибин.
— Матерь Божья! — пробормотал Виктор по-русски, неуклюже застегивая молнию на штанах. — Где мой номер? Где мой туалет?
— Иди сюда, — позвал его Старлиц тоже по-русски. — Убери свою водку.
— Это не водка, — рассудительно возразил Виктор, вываливаясь из кустов с бутылкой наперевес. — Это кипрский бренди. Отличная вещь.
— Мой друг нынче перебрал. — Голос Старлица не терпел возражений. — Помоги донести его вещи.
— Ладно, — сказал Виктор, подходя ближе. Бутылка с бренди осталась стоять на крыше такси.
Визел вцепился дрожащими костлявыми пальцами в дверцу машины и, непристойно дергаясь, обдал кроссовки Виктора зловонным потоком дойчемарок.
— Совсем плох, — сочувственно произнес Виктор, сгреб Визеля за пустое плечо и поднял его одной рукой. — Пошли, старикан. Никогда не сгибайся, когда блюешь, так и задохнуться недолго. Двигай ногами! — Он выволок его из машины. — Шагай сам, не придуривайся!
Но призыв остался неуслышанным, поэтому Виктору пришлось перебросить обмякшего Визела через плечо, как пальто.
— Ну и вонь! — пожаловался он. — Он что, лакал одеколон?
— Кто его знает, что там пролилось в багажнике, — отозвался Старлиц. — Донесешь? Я захвачу всю его репортерскую сбрую.
— Никуда не денется, — заверил его Виктор. — Мне не впервой.
Ночной дежурный казино «Меридиен» спросил из дверей на ломаном английском:
— У вас все в порядке?
— Напился, — спокойно объяснил Виктор и пнул деньги на асфальте. — Таксиста след простыл. Можете что-нибудь сделать с этими грязными бумажками?
Дежурный посмотрел туда, куда указывал носок кроссовки, и изменился в лице.
— Конечно могу. Не извольте беспокоиться. Старлиц сунул ему желтую шляпную коробку.
— Оставьте это для меня в гардеробе. Старлиц, номер триста один.
— Разумеется, мистер Старлиц.
Старлиц поправил на спине штатив и решительно миновал обе раздвижные стеклянные двери.
— Куда его? — осведомился Виктор, умело транспортируя бесчувственного папарацци.
— Сначала в лифт.
Виктор снял со слюнявых губ Визела двадцатидолларовую купюру, вытер ею его рот и брезгливо засунул в серый плащ. Все трое загрузились в зеркальную кабину лифта. Старлиц нажал кнопку «пентхаус».
— Вы читали Пелевина? — спросил Виктор как ни в чем не бывало. Визела он прислонил к стенке кабины и небрежно подпирал его локтем.
— А что, надо? — спросил Старлиц.
— Пелевин — москвич. Он написал «Омон Ра» и «Желтая стрела». — Старлиц сочувственно покивал. — Як тому, — продолжил Виктор задумчиво, — что все это очень по-пелевински.
Старлиц вместо ответа поскреб затылок.
— Хохлов близко?
— Не знаю. Не думаю.
— Твой дядя часом не напился?
— Вы разрешили ему выпивать по вечерам, — напомнил Виктор.
Дверцы лифта неуверенно разъехались. Лестничная площадка пентхауса была устлана пушистым ковром, стены переливались сине-белым турецким кафелем.
— Ваши друзья-турки косо на меня смотрят, — пожаловался Виктор.
— А ты притворись, что не говоришь ни на одном языке, — посоветовал Старлиц. — Это самый лучший способ.
Дверь пентхауса сторожил громила Озбея по имени Дрей. Узнав Старлица, он беспрепятственно впустил всю троицу. Озбей и его свита расслаблялись после вечерних волнений. В воздухе висел синий сигарный дым и музыка Тони Беннетта.
— Давай его сюда! — скомандовал Старлиц Виктору и положил безжизненное тело фотографа с закатившимися глазами у стены в полосатых обоях. — Видишь сумку «Никон» у меня на спине? Достань оттуда его тридцатипятимиллиметровую камеру.
Виктор повиновался. Из дыма выплыл Озбей с крохотной чашечкой кофе и тонкой сигарой.
— Что случилось? — осведомился он, подозрительно разглядывая Визела.
— Это мистер Визел из британского журнала «Вог». Модный фотограф.
— Он мертвый? — спросил Озбей с любопытством.
— Тяжелый перелет из Стамбула, — сказал Старлиц. — Он не знал, что на турецкий Кипр нет прямых рейсов. Пришлось поднажать на успокоительные.
— Эмбарго на авиарейсы к нам — большое неудобство, — посочувствовал Озбей. — С виду он настоящий труп.
— Хватит об этом! — повысил голос Старлиц. — Я выписал его сюда для съемки твой подружки. Это услуга, понимаешь? Хочешь увидеть свою Гонку на глянцевом развороте или будешь и дальше прятать ее, как кролика, в своей шляпе?
Озбей примирительно улыбнулся и указал куда-то в дым, затянувший апартаменты.
— Она никогда еще не была так хороша.
— Дайте этому бедняге минеральной воды, — проворчал Старлиц. — Вот что бывает с людьми от перелетов! Может, ему даже надо чего-нибудь нюхнуть.
— Посмотрим, что найдется у ребят внизу, — бросил Озбей, безразлично пожимая плечами. Ему уже наскучило происходящее, и он торопился уйти.
— Ничего не получится! — прошептал Виктор. — Он же мертвый!
— Помалкивай, парень.
— Вот пустой ящик из-под бутылок. Лучше затолкаем его сюда, — предложил юный русский.
— Давай сюда эту чертову камеру! — приказал Старлиц.
Он уже заметил Гонку в толпе мужчин. Она собрала вокруг себя кучку подобострастных политиков и нескольких напуганных радиорепортеров и хохотала, задрав подбородок и по-соловьиному вибрируя горлом. Иногда она умолкала, чтобы кокетливо откусить
рахат-лукума цвета возбужденного лосося. Наведя на нее фотоаппарат, он сунул его в мертвые, как бумага, руки Визела. Труп отозвался стоном. Старлиц сделал вид, что отнимает камеру.
— Смотри, как хороша!
И он снова поднес фотоаппарат к мертвому лицу, как медсестра, предлагающая горячий шоколад жертве горной лавины. Камера разразилась истеричными щелчками. Спина Визела распрямилась, и он отделился от стены, как ожившая бумажная фигурка.
— Давай, детка! — исторг он. — Покажи себя! Виктора сцена воскрешения повергла в оторопь.
Он потрясенно наблюдал, как лицо призрака заливает румянец жизни. Визел раздраженно махнул русскому пареньку рукавом.
— Не закрывай обзор, панк!
Виктор отшатнулся. Его брови поехали на лоб и никак не возвращались обратно. Визел с чемпионской скоростью отщелкал пленку и стал машинально шарить в карманах, Ничего не найдя, он издал омерзительный стон. Старлиц молча подал ему новую кассету. Визел сорвал крышечку, как будто пробку с шампанского, и заправил пленку в аппарат. Старлиц наблюдал за певицей. Та внезапно смолкла. Она еще не заметила новых гостей, но на ее сияющее лицо уже легла тень озабоченности.
