— Я думал, что прежняя была хороша, но, оказывается, она никуда не годилась. То ли дело — эта, свеженькая! Крупная, крепкая, как говорится, на козе не подъедешь! Прямо как из полиции! — Озбей радостно улыбнулся. — Обожаю полицейских! У меня к ним слабость.
— Вот и я того же мнения.
— Гастроли будут замечательные! Теперь я в этом не сомневаюсь. Я решил расширить турецкую программу «Большой Семерки». Пусть выступит в Бурсе, Измире, Конье, Трабзоне, даже в Дьярбакире!
— Думаешь, это правильно? Как бы они не выдохлись еще до переезда в Иран.
— Конечно, Иран… Но почему один Иран? Есть ведь еще Азербайджан, Туркменистан, Чечня, Дагестан, Узбекистан, Киргизия, Татарстан, китайская Уйгурская республика… Целый мир! Мир тюркоговорящих народов, возвращающихся в историю, просыпающихся и входящих в мировой рынок.
— Я согласен, что они просыпаются, но… Озбей понизил голос, в его красивых глазах появилось выражение непреклонной решимости.
— Это война, Легги. Культурная война. Война за душу нового века. Мы с дядей-министром вложили в нее много средств. Наша тактика совершенствуется день ото дня.
— Не спорю.
— Раньше мы подкупали журналистов, но это был совершенно напрасный труд. Дядя предлагает улучшенный подход. Мы просто покупаем средства информации! Теперь мы владеем двумя новыми телевизионными каналами, которые финансируются из доходов нашей сети казино. Мы все больше участвуем в индустрии развлечений. Политический и банковский капитал имеет много точек соприкосновения.
— Вы идете по стопам Руперта Мердока и Владимира Гусинского.
— В Турции это срабатывает безукоризненно. Взяв под контроль каналы и их содержание, мы можем перенести войну в дома, в головы, в сердца фундаменталистов. У ислама два варианта будущего: либо бюстгальтер в блестках, либо черная паранджа. — Он прищурился. — Ты смеешься?
— Что ты, я всецело согласен с твоим анализом! — заверил его Старлиц.
— Я знал, что ты согласишься. После Y2K Стамбул может пойти двумя путями: он может стать либо мусульманским Римом, либо следующим по счету Тегераном. Великой мировой столицей — или бастионом фанатиков. Развлекательным центром всего Востока — или страшным кошмаром Запада. Я знаю, как высоки ставки, знаю, куда дует ветер, знаю, на чьей я стороне. И я могу выиграть!
Старлиц уважительно присвистнул.
— Могу тебя порадовать, Мехметкик: в логике тебе не откажешь. Всемирный Банк и Международный валютный фонд раскроют тебе объятия. Это дело надо спрыснуть.
Но отвлечь Озбея было не так-то легко. Подавшись вперед, он сложил пальцы домиком, как эксперт на ток-шоу.
— Победа зависит от потребительских товаров и продвижения поп-индустрии. Иными словами, хлеба и зрелищ! Если сражение развернется на этом поле, то я знаю, как добиться успеха. Разве курдские сепаратисты могут предложить нам туфли-платформы? Куда им! Могут муллы сделать красотку звездой? Где там, забить ее камнями — вот и все, на что они способны! Другое дело — военно-развлекательный комплекс. — Озбей ударил кулаком по стойке. — Военная сила и развлечения — непобедимый тандем, сердце современной Турции и мой идеал.
Внимая проповеди, Старлиц кивал послушно и ритмично, как метроном.
— Понимаю! — срывалось с его уст. — Да. Так оно и есть… Святая правда.
— В культурной войне глупо спрашивать, хорошо или плохо то или иное оружие. Оно существует и стреляет, это реальность. Вопрос в другом — и это уже касается нас, Легги: кто может лучше применить прекрасное оружие по имени «Большая Семерка» — ты или я? Учитывая твое поведение в последние дни, это неожиданное неучастие в важнейших делах группы…
Старлиц прервал его вежливым жестом.
— Можешь не продолжать, Мехметкик. Впервые Озбей выглядел удивленным.
— То есть как?
— Я и так вижу, куда ты клонишь, и могу сам досказать. Так и есть: я тебя подвел. Мне не хочется тебя огорчать, но у меня нет другого выхода. Меня подстерегли проблемы в семье. — Старлиц тяжело вздохнул. — Речь о моем отце.
Изумление Озбея было неподдельным.
— О твоем отце?
— Да, об отце.
— Не о подружке? Не о дочери?
— Ты все слышал, — хмуро буркнул Старлиц. — Об отце.
— Когда это случилось? Я ничего не знал.
— Я дал тебе слово, что если не смогу больше руководить группой, то ты узнаешь об этом первым. Так и произошло: ты первый, кто об этом услышал. Вести группу дальше мне уже не под силу. Я вынужден немедленно покинуть Кипр. У меня нет выбора. Иначе я больше не увижу своего отца.
— Не увидишь отца?.. Как печально! Грустно слышать. — Можно было подумать, что Озбей огорчен не на шутку.
— Мне тоже очень жаль, Мехметкик. Придется мне полностью передать группу под твою ответственность.
Озбей почесал подбородок.
— Понимаю.
— Надеюсь, это окажется тебе по плечу. По части рекламы и добывания денег тебе нет равных. Но этот «военный» подход, с которым ты меня сейчас познакомил, меня немного тревожит. Они, конечно, поп-звезды, но притом совсем еще юные, беззащитные. Их парики и чудо-лифчики — так, маскировка.
Озбей насторожился.
— Конечно, — продолжил Старлиц, — они много тратят, спят с любым, кто носит штаны, и почти не умеют танцевать и петь. Но учти, я провел с ними три долгих года. Мы гастролировали во всех дырах Евразии. Я нанял и прогнал девятнадцать женщин семи национальностей. А теперь самое главное: ни одна из них не умерла.
Озбей задумался: это оказалось для него новостью.
— Ни одна?
— Представь себе. Мы прошли через наркоманию, банкротства, недомогания после длительных перелетов, сексуальные скандалы. Чего только не пережили: беременности, герпес, мотоциклетные катастрофы, драки в ночных клубах со срыванием париков, бегство от толп поклонников, готовых нас затоптать, отельные кражи, много чего еще… Но только не смертельные случаи. Потому что все они должны дожить до наступления Y2K. Это самое главное в магии «Большой Семерки».
Озбей хмурился от напряжения мысли.
— Ты сказал «пережить наступление Y2K»?
— Нет, дожить до его наступления.
— Понимаю…
— Потому что тогда мы поставим на всем этом точку. После Y2K всем будет наплевать. Когда это станет вчерашним днем, это уже не будет моей проблемой. Но до Y2K это моя проблема. То есть теперь — твоя.
— Это действительно неотъемлемая часть проекта?
— Обязательно! С самого начала. Никаких смертей! Ты можешь мне пообещать, что все они останутся живы?
Озбей не улавливал в его словах смысла.
— Мы поп-импресарио, а не боги. Человеческая судьба не в нашей власти.
