- А у нас есть шнапс, мамочка? - закричала девочка.
- Это имбирная водка, дура! - завопил мальчишка.
- И на дне корзинки они наконец обнаружили бутылку шнапса, завернутую во влажную салфетку. Это была бутылка тысяча девятьсот двадцать шестого года, разлитая в Утрехте, Голландия. Правда, для трех медведей это был просто шнапс. Но у медведей, как вы знаете, не водится штопора, поэтому им было непросто вытащить пробку…
- Тебя заносит, - подал реплику Макгрегор.
- Это ты так думаешь, - ответил я. - Сиди и слушай.
- Постарайся закончить к полуночи, - сказал он.
- Не волнуйся, раньше управлюсь. Но если будешь перебивать, я потеряю нить.
- А, Златовласка! - обрадовалась ее мама. - Какие у тебя огромные глаза!
- Чтобы лучше видеть тебя! - сказала Златовласка.
- Эй, Златовласка, - закричал папа, - где, черт возьми, мой шнапс?
- Я отдала его трем медведям, - послушно ответила Златовласка.
- Златовласка, ты говоришь неправду, - нахмурился папа.
- Ничего подобного, - ответила Златовласка. - Это истинная правда. - Неожиданно она вспомнила, что прочитала в большой книге о грехе и как явился Христос, чтобы избавить всех от греха. - Отец, - сказала она, почтительно вставая перед ним на колени, - я думаю, что совершила грех.
- Хуже того, - сказал папа, беря ремень, - ты совершила кражу. - И без дальних слов принялся лупцевать ее. - Я не против того, чтобы ты навещала медведей в лесу, - приговаривал он, взмахивая ремнем. - Я не против того, чтобы ты иногда немножечко привирала. Но я против того, чтобы у меня не было ни капли шнапса, когда пересыхает в горле. - Он лупцевал ее до тех пор, пока на ней не осталось живого места. - А теперь, - сказал он, огрев ее напоследок, - я хочу доставить тебе удовольствие. Я хочу рассказать тебе сказку про трех медведей - или о том, что случилось с моим шнапсом. Тут, мои милые, и сказке конец.
Детей быстренько уложили спать. Теперь мы могли спокойно посидеть и поболтать за стаканом вина. Макгрегор ничего так не любил, как поговорить о старых добрых временах. Нам было только по тридцать, но мы крепко дружили уже лет двадцать, а кроме того, в этом возрасте чувствуешь себя старше, чем в пятьдесят или шестьдесят. Сейчас мы оба, Макгрегор и я, переживали период затянувшейся юности.
Всякий раз, как у Макгрегора появлялась новая девчонка, он чувствовал настоятельную потребность отыскать меня, чтобы получить одобрение, а потом завести бессмысленный душещипательный разговор. Это случалось настолько часто, что разговор наш уже походил на слаженный дуэт. Девице разрешалось сидеть между нами, зачарованно внимая, и время от времени что-нибудь спрашивать впопад. Дуэт всегда начинался с того, что один из нас спрашивал другого, не видел ли он в последнее время Джорджа Маршалла.
- Так вот, - продолжал я, - это была очень необычная бутылка шнапса. Волшебная. Когда медведи по очереди приложились к ней как следует, голова у них закружилась. Но чем больше они пили, тем больше оставалось в бутылке. Голова у них кружилась все сильнее, они становились все пьянее и пьянее, а жажда не уменьшалась. Наконец полярный медведь сказал: «Сейчас я выпью все до последней капли», - и, взяв бутылку обеими лапами, запрокинул голову и стал лить шнапс себе в глотку. Он пил и пил и наконец выпил все до последней капли. Он лежал на полу, пьяный как сапожник, и бутылка торчала у него из пасти. Как я сказал, он выпил самую последнюю каплю. Если бы он поставил бутылку, она наполнилась бы снова. Но он не ставил ее. Он продолжал держать ее донышком вверх, высасывая последнюю каплю после самой последней капли. И тут случилось чудо. Вдруг появилась Златовласка, здоровехонькая, в платьице и все такое, как прежде. Она сплясала джигу на животе у полярного медведя. Потом запела, и тут уж три медведя не выдержали и от страха упали в обморок, первым гризли, потом полярный медведь и последним Мишутка…
Девочка восхищенно захлопала в ладоши.
- А теперь мы подходим к концу сказки. Дождь перестал, небо было ясным и чистым, птицы пели, как прежде. Маленькая Златовласка вдруг вспомнила, что обещала быть дома к обеду. Она собрала корзинку, огляделась, не забыла ли чего, и пошла к двери. Вдруг она подумала о колокольчике. «Хорошо бы позвонить еще разочек», - сказала она себе. И тут же взобралась на стул, тот, который был ни слишком низкий, ни слишком высокий, и со всей силы дернула колокольчик. Она позвонила раз, другой, третий - и бросилась бежать со всей быстротой, на какую были способны ее маленькие ножки. Снаружи ее уже ждал маленький человек в шутовском колпаке. «Быстро взбирайся мне на спину! - велел он. - Так мы доберемся вдвое быстрее». Златовласка вскочила ему на закорки, и они помчались по долам, по горам, по золотым лугам, через серебряные ручьи. Они мчались так почти три часа, и человечек сказал: «Я устал и хочу оставить тебя здесь». Он ссадил ее на опушке леса. «Иди все время налево, - сказал он, - и не заблудишься». И снова исчез, словно по волшебству, как и появился…
- Это конец? - пронзительно крикнул мальчишка, немного разочарованный.
- Нет, - ответил я, - не совсем. Слушай дальше… Златовласка пошла, как ей сказали, налево, никуда не сворачивая. Через несколько минут она оказалась перед своим домом.
Может, что слышал о нем? Не знаю почему, мы, не сговариваясь, избрали такое начало. Мы были как те шахматисты, которые, независимо от того, кто их противник, в дебюте всегда разыгрывают шотландский гамбит.
- Видел ты в последнее время Джорджа? - спросил я без всякой связи с предыдущим.
- Ты имеешь в виду Джорджа Маршалла?
- Угу, я его, кажется, вечность не видел.
- Нет, Генри, откровенно говоря, не видел. Полагаю, он по-прежнему ходит по субботам в Виллидж.
- На танцульки?
Макгрегор улыбнулся:
- Хочешь, называй это танцульками, Генри. Ты знаешь Джорджа! - Он помолчал, потом добавил: - Джордж странный парень. Пожалуй, сейчас я знаю о нем меньше, чем когда-либо.
- Да что ты?
- Именно так, Генри. Этот парень ведет двойную жизнь. Тебе стоит посмотреть на него, когда он дома, с женой и детьми. Совершенно иной человек.
Я признался, что не видел Джорджа с тех пор, как тот женился.
- Его жена никогда мне не нравилась.
- Ты поговори как-нибудь с ним о ней. Это чудо, как они умудряются жить вместе. Он исполняет все ее желания, а взамен делает что заблагорассудится. Бывать у них дома все равно что сидеть на бочке с порохом. Ты знаешь эту его любовь к фразочкам с двойным смыслом…
- Слушай, - перебил я его, - помнишь тот вечер в Гринпойнте, когда мы сидели в углу в какой-то забегаловке и Джордж начал молоть всякую чушь о своей мамаше, как, мол, солнце встает и садится у нее в заднице?
- Боже мой, Генри, тебе в голову приходят странные вещи. Конечно, помню. Я, наверное, помню каждый наш разговор. Когда он состоялся и где. Был я тогда пьян или трезв. - Он повернулся к Трикс. - Тебе не скучно слушать нас? Знаешь, мы трое были когда-то не разлей вода. Хорошее, Хэл, времечко было, правда? Помнишь Маспетские соревнования? Беззаботная была тогда жизнь, скажи! Слушай, ты тогда уже ходил к вдове или это было позже? Представь, Трикс, парень едва успел школу закончить и влюбляется в женщину, которая ему в матери годится. Даже хотел жениться на ней, ведь хотел? Да, Хэл?
