- Так-то оно так, - говорит Хайми. - Да только поляк везде поляк. Нельзя им доверять. - И он начинает выбивать зубами дробь. - Пора мне домой, - добавляет он несчастным голосом, - жена будет беспокоиться. Вы не торопитесь?
- Так и быть. Тогда поедем на метро. Это будет немного быстрее.
- Только не для вас, мистер М.! - говорит Хайми с дрожащей ухмылкой.
- Хорошо сказано, малыш. Я чемпион, это верно. Посмотри на мой рывок… - И с этими словами я рванул как ракета, а Хайми остался стоять, воздев руки и вопя, чтобы я вернулся.
Потом, помню, я, не слезая с седла, руковожу потоком такси. На мне свитер в яркую полоску, в руке мегафон, и я управляю движением. Город словно исчез, растворился в тумане. Еду как сквозь облако. С верхнего этажа здания «Америкен тел энд тел» президент с вице-президентом шлют послания; в воздухе парят хвосты телеграфных лент. Словно опять Линдберг возвращается домой. Легкости, с которой я объезжаю такси, проскакиваю между ними, обгоняю, я обязан старому велику Джо Фолджера. Этот парень умел управляться с велосипедом. Тренировка? Это самая лучшая тренировка, какая только может быть. Сам Фрэнк Крамер не смог бы выдать такое.
Линдберг, Чарльз Огастес - знаменитый американский летчик-рекордсмен, первым совершивший беспосадочный перелег через Атлантический океан (О- мая г.) на одноместном моноплане «Дух Сент-Луиса». Стал национальным героем США. В г. был похищен с целью выкупа; в итоге погиб его полуторагодовалый сын. Вследствие что го преступлении в г. и США был принят т. н. «чакон Линдберга» - суровый антитеррористический акт, запрещающий перевоз через границы штатов похищенных лиц и требование выкупа за них.
Самая лучшая часть сна - возвращение в Бедфорд-Реет. Все ребята снова там, кто на чем, велосипеды вычищены и сияют, седла подогнаны, а у самих важный вид- задирают носы, словно Ловят, откуда ветер. Как хорошо опять оказаться с ними, трогать их мускулы, осматривать их велосипеды. Листва стала гуще, и нет той жары. Папа собирает их вокруг себя, обещает на сей раз погонять как следует…
Когда я появился вечером дома это все тот же вечер, не важно, сколько времени прошло, - мать поджидала меня.
- Сегодня ты был хорошим мальчиком, - сказала она, - разрешаю взять велосипед с собой в кровать.
- Правда? - воскликнул я, не веря собственным ушам.
- Да, Генри, - ответила она, - Джо Фолджер был у нас и только что ушел. Он говорит, что следующим чемпионом мира будешь ты.
- Неужели так и сказал, мама? Нет, правда?
- Да, Генри, слово в слово. Он сказал, что нужно получше тебя кормить. А то ты худенький.
- Мамочка, я самый счастливый человек на свете. Дай я тебя расцелую.
- Не глупи, ты знаешь, что я не люблю этого.
- Ну и что, мамочка, все равно поцелую. - И я так крепко стиснул ее в объятиях, что чуть не задушил. - Ты и в самом деле разрешаешь, мамочка? Взять с собой в кровать велосипед?
- Да, Генри. Но только не запачкай простыней!
- Не волнуйся, - завопил я, не помня себя от восторга. - Я проложу старые газеты. Хорошо я придумал?
Я проснулся и стал шарить вокруг себя в поисках велосипеда.
- Что ты пытаешься найти? - закричала Мона. - Последние полчаса ты постоянно хватаешь меня.
- Я искал велосипед.
- Велосипед? Какой велосипед? Ты, должно быть, еще спишь.
- Спал, - улыбнулся я, - и видел восхитительный сон. Про свой велик.
Она прыснула со смеху.
- Знаю, что звучит глупо, но сон был потрясающий. Как мне было хорошо!
- Эй, Тед, - позвал я, - ты здесь? Нет ответа. Я позвал снова.
- Ушел, наверное, - пробормотал я. - Который теперь час?
Была середина дня.
Хотел сказать ему кое-что. Жаль, что он уже ушел. - Я перевернулся на спину и уставился в потолок. Перед глазами плыли обрывки сновидения. Я испытывал неземное блаженство. И голод.
- Знаешь что, - проговорил я, еще не вполне проснувшись, - стоит, пожалуй, сходить к двоюродному братцу. Может, одолжит на время свой велосипед. Как думаешь?
- Думаю, что ты впадаешь в детство.
- Может быть, но мне очень хотелось бы снова покататься на том велике. Он принадлежал гонщику-профессионалу; он продал мне его на треке, помнишь?
- Ты мне уже несколько раз рассказывал об этом.
- И что с того, разве тебе не интересно? Ты, наверное, никогда не каталась на велосипеде, да?
Никогда, зато каталась на лошади. Это ничего не значит. Жокеем быть - другое дело. А, черт, глупо, наверное, думать о том велосипеде. Столько лет прошло.
Я резко сел в постели и уставился на нее: Что с тобой сегодня? Что тебя гложет?
- Ничего, Вэл, ничего. Она слабо улыбнулась.
- Это уже слишком, - не отставал я. - Ты на себя не похожа.
Она спрыгнула с кровати, сказала:
Одевайся, а то скоро стемнеет. Я приготовлю завтрак. Отлично. Можно яичницу с беконом?
- Все, что хочешь. Только поторопись!
Я повиновался, хотя не видел причин торопиться. Настроение у меня было отличное, и я был голоден как волк. В ожидании завтрака я раздумывал, что ее мучает. Может, наступают ее дни.
Очень жаль, что О'Мара удрал так рано. Хотелось бы рассказать ему кое-что, что пришло мне в голову, когда я просыпался. Ладно, думаю, что не забуду.
Я раздвигаю шторы, и солнце затопляет комнату. Мне кажется, что этим утром на улице особенно красиво. На другой стороне, у тротуара, стоит лимузин, ожидающий миледи, которая делает покупки. На заднем сиденье две борзые, сидят спокойно и с достоинством. Цветочница вручает миледи огромный букет. Вот это жизнь! Однако мне нравится моя. Если б только у меня снова был тот велосипед, больше у ничего не было б нужно. Сон не выходит у меня из головы. Чемпион! Что за странная идея!
Едва мы кончаем завтракать, Мона объявляет, что ей нужно побывать в одном месте. Уверяет,, что к обеду вернется.
- Пожалуйста, - говорю, - иди, раз надо. Ничего не могу с собой поделать, но я чувствую себя до того чудесно, что не выразить словами. Что бы ни случилось сегодня, все равно мне будет хорошо.
- Прекрати! - говорит она умоляющим голосом.
- Прости, детка, но тебе тоже станет лучше, как только выйдешь на улицу. День прямо-таки весенний.
Спустя несколько минут она уходит. Я ощущаю такой прилив энергии, что не могу решить, за что взяться. Наконец решаю не делать ничего - просто нырну в подземку и поеду на Таймс-сквер.
По ошибке я вышел на Гранд-сентрал. На Мэдисон-авеню мне приходит мысль заглянуть к моему старому приятелю Неду. Я не видел его целую вечность. (Он опять занялся рекламой и проталкиванием всяческого товара.) Зайду, поздороваюсь и тут же уйду.
