Я сказал, что, пожалуй, обойдусь без доктора, просто понадобится вата и немного спирта — промыть порезы. А потом пойду спать, ничего серьезного не случилось.
«Не случилось, — повторил он. — Да вы весь в крови, как свинья резаная».
В отчаянии всплеснув руками, он побежал через холл к моему соседу и попросил его позвонить врачу. Ничего не вышло. Один врач сказал: «Везите его в больницу»; другой врач сказал: «Сейчас очень поздно, я уже спать лег, позвоните Такому-то».
«Да ну их к черту, всех этих французских докторов, — сказал я. — Найдите спирта и ваты, перевяжите порезы, и все будет в порядке».
В конце концов они нашли и спирт, и рулон абсорбирующей ваты; я встал в ванну, и они стали осторожно водить губкой.
«Ой, да из вас все еще кровь течет», — ахнул итальянец; он почему-то не переносил вида крови.
«Возьмите клейкую ленту и затампонируйте порезы ватой», — сказан я. А кровь все текла по моим ногам, и мне не нравилось, что ее так много.
Ну ладно, все они сделан и наилучшим образом и уложили меня на кровать. Коснувшись постели, я сразу же почувствовал, что весь изрезан. Пошевелиться было невозможно. Все-таки я сумел заснуть, спал, думаю, час или чуть побольше и вдруг проснулся от ощущения чего — то липкого под собой. Провел рукой по простыне — она была мокрой от крови. Тут уж я испугался, присел в кровати, зажег свет, откинул одеяло и пришел в ужас: лужа крови, и я в ней лежал. Боже праведный! Моя собственная кровь хлещет из меня, как из дырявой трубы. Это привело меня окончательно в чувство. Допрыгал до соседской двери, постучал и завопил: «Вставайте скорее! Я сейчас кровью весь изойду!»
По счастью, у парня была машина. Ничего на себя надеть я был не в состоянии. Я окоченел, дрожал, все у меня саднило, и я начал волноваться. Накинул на себя купальный халат, и поехали мы с соседом в Нейи, в Американский госпиталь. Рассвет только-только начинался, и все, вероятно, еще спали. Казалось, прошли часы, пока к нам снизошел интерн и удостоил своим вниманием мои раны.
Пока он их зашивал, щупал мои кости и связки, у нас завязался довольно любопытный разговор о сюрреализме. Мальчик был из Джорджии и, конечно, ничего не слышал об этой штуковине, пока не приехал в Париж, и теперь хотел знать о ней все. Да, довольно трудно объяснять принципы сюрреализма и в обычных условиях, а тут, когда ты потерял ведро крови, когда тебе вкололи противостолбнячную сыворотку и один пытается наложить тебе швы где-то в районе прямой кишки, а другой смотрит на тебя и удивляется, почему ты не орешь от боли и не падаешь в обморок, почти невозможно проявить свой педагогический дар. Попробовал я сформулировать несколько сюрреалистических постулатов, но сразу увидел, что для юного доктора они пустой звук, сомкнул веки и продремал до тех пор, пока медицина не закончила свою работу.
Но с сюрреализмом пришлось снова встретиться, когда мы двинулись в обратный путь. Мой молодой доброжелатель, который был швейцарцем, и очень нервным швейцарцем, внезапно почувствовал, что ему пора завтракать. Он пожелал отвезти меня в какое-то кафе на Елисейских полях, где подавали великолепные круассаны, отличный кофе и можно было выпить капельку коньяку.
«Но как же я появлюсь в кафе в этом халате?» — поинтересовался я. На мне не было даже пижамных штанов — их разрезали напополам, как всегда поступают медики, не могу понять зачем. Разрезали и швырнули в большую корзину, хотя можно было просто вытащить их оттуда, вернуть мне и спасти для прачечной.
Арно, мой спутник, не видел ничего странного в том, что человек завтракает в одном халате в кафе на Елисейских полях. «Они ж поймут, что это несчастный случай, — сказал он. — Ведь халат весь в крови».
«И с ними будет все в порядке, так, что ли?» — спросил я.
«Все в порядке будет со мной, — сказал он. — А на них je m'en fous!
[50]
»
«Если вы не против, — я был слаб, но настойчив, — я бы подождал, пока мы окажемся в наших краях».
«Но ведь именно здесь самые хорошие круассаны», — он произнес это с интонацией избалованного ребенка, которому отказывают в любимом лакомстве.
«Да пропади они пропадом, эти круассаны. — Я не мог сдержаться. — Мне плохо, мне надо скорее в постель».
Он неохотно согласился. Но попробовал ударить на жалость. «Ведь у них такой изысканный вкус, у круассанов. А я просто умираю с голоду».
Мы затормозили возле бистро на улице де ля Томб — Иссуар. Сидеть я не мог, так что мы завтракали, стоя у бара. Я проглотил половинку круассана и почувствовал, что вот-вот рухну. На нас поглядывали заскочившие в бистро рабочие, думая, что мы, наверное, после лихой пьянки. Один дюжий верзила приготовился уж дружески хлопнуть меня по спине, но передумал, слава Богу, а то я непременно бы хлопнулся в обморок. Арно поглощал круассан за круассаном. Они здесь, оказывается, вовсе не плохи, известил он меня. Я подумал, что тут-то мы и отправимся домой, но он попросил еще чашку кофе. И пока он неспешно прихлебывал кофе — слишком горячий, чтобы проглотить его одним махом, — я стоял рядом и медленно агонизировал.
Наконец мы добрались до дому. Я сбросил окровавленные простыни на пол и примостился на голом матраце. Ушибы мои жутко болели, и я с удовольствием позволил себе негромко стонать и кряхтеть. Стонал, пока не провалился в глубокий сон. В кому.
Очнулся и увидел у моей постели Морикана. Оказывается, Арно позвонил ему. Морикан удивился, когда выяснил, что я могу говорить.
«Это произошло между половиной второго и двумя, так ведь?» — спросил он.
Да, примерно в это время. Но почему — вот что мне хотелось узнать. Как он это вычислил?
С серьезным лицом и с некоей торжественностью он извлек из внутреннего кармана лист бумаги.
«Это, — произнес он, помахивая листом перед моим носом, — астрологическая картина происшествия. Ты показался мне в такой эйфории, когда уходил от меня. Ну вот, здесь…» — И он склонился над листом, объясняя мне значение черных и красных линий, имевших для него глубокий смысл.
«Тебе очень повезло, что ты остался в живых, — начал он. — Когда я пришел сюда и увидел повсюду кровь, я испугался, что ты уже мертв. Все складывалось против тебя в эту ночь. Если б ты сразу лег спать, с тобой могло и не случиться ничего. А так… Другой на твоем месте непременно бы загнулся. Но я уже говорил тебе, ты счастливчик. У тебя два рулевых весла: когда обессиливает одно, другое вступает в игру. Тебя спас Юпитер. Эго единственная планета в твоем гороскопе, которая никогда не принесет тебе вреда». Он изложил мне ситуацию во всех деталях. Я был словно огорожен стеной. Если бы все двери захлопнулись, я бы окочурился. Он показал мне картину смерти Бальзака, потрясающую диаграмму фатума, изящную и неопровержимую, как шахматная задача.
«А можешь ты показать мне карту смерти Гитлера?» — слабо улыбнулся я ему.
«Моп vieux
[51]
, - живо откликнулся Морикан. — Я был бы так рад, если б мог ее составить. К несчастью, я не вижу перед ним ничего катастрофического пока. Но когда придет ему время падать, он, запомни мои слова, погаснет сразу же, как выключателем щелкнут. Сейчас он все еще лезет вверх, когда доберется до высшей точки, побудет там немного, а потом — бам, и все кончено. Но впереди нас ждут тяжелые дни. Надо готовиться к великим бедствиям. Хотел бы я, чтобы у меня был Юпитер, как у тебя. Но у меня этот сатанинский Сатурн. Так что я надежд не питаю…»
