Вообще-то парень не такой уж зануда, как я предполагал; может быть, все дело в том, что они оба навеселе, так как только что обошли едва ли не все близлежащие бары. Стариком его не назовешь; непонятно, почему он до сих не трахнул Тутс — она уже близка к отчаянию. Садится ему на колени, елозит задницей прямо у меня на глазах, но все бесполезно — парень ограничивается тем, что пощипывает ее за бедро и говорит, говорит…
Туте, похоже, твердо решила — сегодня или никогда. Она так долго старалась залучить его в постель, что перепробовала все, разве только не предложила себя открыто и без обиняков. И вот начинается… Тутс трется грудями о его плечо, просовывает колено между его ногами… Боже, все так откровенно, что понял бы и младенец! И пока ее Генри разглагольствует о том, как, должно быть, выглядел Париж в средние века, у меня в штанах вырастает такой бивень, что его можно демонстрировать на выставке.
Туте напрашивается на дрючку, как телка по весне, и мне уже кажется, что трах нужен ей не только для того, чтобы заарканить мудака Генри, но и просто ради удовольствия. Блядь она блядь и есть, тут уж никаких сомнений. Ее ничуть не беспокоит, что произошло в этой самой комнате прошлой ночью… позвонила мне на следующий день, поинтересовалась моим самочувствием! Не то что Анна… Та всегда уползает потихоньку и затаивается на весь день, а то и на неделю, прежде чем снова выползти, когда засвербит.
Звенит звонок — Питер. Приехал из деревни с каким-то фермером и принес письмо от Тани, потому что отправить его почтой она не смогла — с них там глаз не спускают. Там — это в деревне, куда их сослала Александра. Нельзя же взять письмо и выставить Питера за дверь… в конце концов парень проделал такой путь. Заходит, и — что бы вы думали! — глазки у Генри моментально загораются. Он разве что не спихивает Тутс на пол, даже не притворяется, что не слушает, только и пялится на хитрожопого сопляка.
Питер сразу просекает, что к чему. Садится скромно к столу и начинает изображать из себя пай-мальчика, не хватает только кружевного платочка. Вот же хуесос!.. Наш американский гость не сводит с него восхищенных глаз. Наливает ему стакан вина, суетится и вообще впервые за вечер проявляет жизненную активность. Потом они вдвоем пере: саживаются на кушетку и пялятся друг на друга.
Туте сидит рядом со мной на диване. Может быть, язвительно предлагает она, Генри и Питеру будет удобнее, если мы оставим их наедине? Почему бы им не чувствовать себя свободнее, не обняться? Поначалу Тутс бесится от злости, потом спектакль начинает ее забавлять. Какая ирония, говорит она прямым текстом, так старалась, из кожи вон лезла, чтобы подставиться и выйти замуж, а ему, оказывается, нужен симпатичный мальчик!.. Тутс, похоже, перебрала и уже не скрывает отвращения. На месте Генри я бы перекинул ее через колено, спустил трусики и отшлепал как следует. А ему, видите ли, смешно! Сидят, пьют вино и смеются… Ну и парочка! Питер, надо признать, когда краснеет, выглядит очень миленьким.
— Почему бы вам… как это у вас называется? Короче, отведи его в спальню, — говорит Тутс Генри. — Атьф возражать не станет. Но мне тоже хочется посмотреть, удовлетворить любопытство… интересно, что у него есть такого, чего нету меня.
Питер машет руками, ему даже удается изобразить смущение… Раньше я его таким не видел. Генри хмурится, наверное, думает, что Тутс ведет себя не совсем прилично, даже грубо. Знал бы, какими они бывают, эти стервы… Тутс вдруг задирает юбку и показывает всем, что у нее там есть. Когда вам в лицо тычут такое, хочется зажмуриться, словно от слепящего света. Что Генри и делает.
Почему, вопрошает она. В чем дело? Что у нее не так? Может, у нее там черви копошатся? Может, все позеленело от плесени? Или воняет? Если кому-то кажется, что лучше воткнуть хуй в задницу мальчишке, то она готова это стерпеть. А если ему так уж нужна именно круглая дырка, то у нее и таковая имеется!
Чего ей не следовало делать, так это совать пизду под нос Питеру. Он смотрит на нее, принюхивается и, прежде чем Тутс успевает заметить, проводит по ней длинным тонким пальцем. Генри тоже находит представление забавным, но когда Питер, обхватив Тутс за задницу, наклоняется и припадает к ее кустищам, он удивлен не меньше самой сучки.
Тутс поспешно опускает юбку и спрашивает, да кто же он такой, рыба или мясо? И то и другое, говорю я, и она качает головой. Какая извращенность.
Генри желает веселиться. Он далеко от дома и впервые в жизни может поступать как ему заблагорассудится, ни на кого не оглядываясь. Так почему бы нам не устроить себе праздник? Мы же здесь все друзья, мы знаем, что нам нужно от жизни и т. д. и т. п. Пофилософствовав на тему, поворачивается к Тутс. Если она согласится, то не пожалеет. Тутс советует ему засунуть свои деньги в задницу… впрочем, она тоже не видит причин, почему бы нам не повеселиться.
Не могу сказать, что мне так уж хочется снимать штаны перед Генри… с другой стороны, парень он вроде бы приличный. Решаю, что его, должно быть, интересуют только такие, как Питер. В этом отношении он напоминает Эрнеста, только Эрнест помешан на пиздах.
Генри говорит, что должен кое в чем признаться. С того самого дня, как он познакомился с Тутс, ему больше всего на свете хочется посмотреть, какая она, когда ее трахают. Да, конечно, он подумывал и о том, как бы самому ее отыметь, но только женщины уже не волнуют его так, как раньше. А вот посмотреть на это дело со стороны… Разумеется, в Париже полным-полно борделей с пип-шоу, но наблюдать за незнакомкой не так интересно, как за кем-то, кого знаешь.
Проклятие! Я вовсе не собираюсь устраивать представление ради богатого ублюдка! Но что делать с хуем, который торчит как третья нога? К тому же если не оттрахать сейчас Тутс, то придется выходить на улицу и отлавливать какую-нибудь проститутку да еще тратить деньги. В общем, хватаю ее за руку. Она пристраивается к моему монументу и подтягивает юбку.
Тутс так же готова взять, как и я дать: бедра горят, сок уже пошел. А пизда… Я чувствую себя смельчаком, собирающимся сунуть палец в расплавленный свинец. Тутс раскидывает-ноги, и по комнате разносится густой запах.
Господи, я засадил бы ей на ступеньках Дворца правосудия, посреди площади Согласия, на глазах всего военного парада!.. Задираю ей ноги, снимаю туфли… она сползает с моих колен и ложится на спину. Стаскиваю чулки… Питер от возбуждения даже подпрыгивает.
Пока я раздеваюсь, Тутс извивается на диване, пытается завлечь Питера, приглашает повторить поцелуй, но прежде чем ей удается стащить его со стула, я занимаю место. Втыкаю, не давая опомниться, и Тутс начинает так сучить ножками, что пружины едва не разлетаются по комнате.
Питер уже сидит на колене у Генри… ширинка расстегнута… наш богатенький гость поигрывает его прибором… Квартира все больше напоминает сумасшедший дом. Тутс пищит как недорезанный поросенок.
Пищи, сука, пищи! Кинжал уже воткнут в брюхо, острие прочищает чрево, лезвие скользит по пизде…
Питер раздевается, и Туте, увидев такую обнаженную натуру, просит его подойти для более близкого ознакомления. Сопливый мерзавец — и нашим и вашим, как хамелеон, и сам не знает, какого он пола. Подходит… дает ей пощупать кочерыжку, почесать яйца, пощипать… Потом — вот наглость! — решив, что отказу не будет, пытается сунуть ей в рот.
