Консьерж глух как пробка, так что приходится сунуть ему под нос конверт с адресом, чтобы он понял, кто нам нужен, и позволил пройти. Идем за ним по коридору… спускаемся… стучим, и нам сразу же открывают. Тоненький голосок доносится откуда-то снизу, чуть ли не из-под ног.
Артур растерянно смотрит на меня, потом опускает глаза. То, что мы там видим, ребенком назвать трудно, но и женщиной вряд ли. Это карлица.
Артур бормочет что-то невразумительное и протягивает сумочку. Может, она его и не поняла, однако вещь узнает мгновенно, так что объяснений и не требуется. Предлагает войти. Артур подталкивает меня вперед. Проходим. Впечатление такое, словно попал в кукольный домик.
Нам сразу же предлагают выпить… наверное, по нашим физиономиям видно, какая жажда нас мучит. Карлица усаживает нас на диван и выходит.
Мы оба в таком состоянии, что не можем и слова сказать. Смотрим друг на друга и даже не смеемся… потом оглядываем комнату. Что-то из мебели, как, например, диван, имеет нормальные размеры, а кое-что сделано на заказ или уменьшено.
Четвертная бутылка виски, которую приносит хозяйка, едва ли не больше ее самой. Артур снова, в четвертый или пятый раз, объясняет, как мы нашли сумочку… дело в том, что ничего другого он придумать не в состоянии, и каждый раз нас благодарят одними и теми же словами, так что чувствуем мы себя полнейшими идиотами, причем идиотизм быстро прогрессирует.
Где, в какой книге написано, как быть в такой ситуации? Да и о чем, скажите Христа ради, говорить с карлицей? Наверное, о чем-то можно, хотя… черт, эти маленькие человечки живут в совершенно ином, чуждом нам мире. Уж лучше бы мы не приходили…
Впрочем, она довольно миленькая. По крайней мере для карлицы. В ней нет ничего такого… детского, как у большинства из них. Скорее она напоминает уменьшенную копию обычной женщины. Хорошие ножки… лакомая, я бы сказал, задница и грудки… Пожалуй, для ее размера они даже чуть великоваты. Бросаю взгляд на Артура и вижу — он тоже успел все это рассмотреть. Виски хорошее, что благотворно отражается на моем самочувствии. Соглашаюсь выпить еще стаканчик.
Минут через десять она начинает постреливать глазками… Просит рассказать о себе, кто мы такие, чем занимаемся и прочее в таком же духе. Сама она, оказывается, отдыхает между турами… выступает в цирке… Голосок у нее высокий и приятный, как будто птичка щебечет. Делаю Артуру знак — засиживаться опасно, — и мы, стараясь по мере возможности соблюсти приличия, отступаем к двери. Почему бы нам не заглянуть как-нибудь еще, в другой раз… Между прочим, ее зовут Шарлотта… Шарлотта…
Едва оказавшись на улице, устремляемся прямиком к ближайшему кафе. Артур засыпает меня сотней вопросов… вопросов, на которые нет ответа. По крайней мере у меня. Ему хочется знать, все ли у них так, как у нормальных женщин, есть ли волосы там, где надо, большие ли у них дырки, как они трахаются. Он уже потирает руки. Черт, вот бы набраться смелости, вернуться и все выяснить… она ведь не против, верно, Альф? Готова подставить, как ты считаешь, Альф?
Сидим долго, горка тарелок растет. Пытаюсь вообразить, как такая кроха смотрится в постели, как ее пальчики играют с моим членом, и все такое. Картинка получается настолько занимательная, что не выходит из головы. Вечерок у эльфов…
Меня навещает Тутс. Ей скоро уезжать, вот и заглянула попрощаться. С кем? Оказывается, с тем самым американцем. Похоже, они с Генри заключили некоего рода соглашение. Выходит она замуж или нет, выяснить не удается, но вроде бы да. Генри, человек в высшей степени практичный, пришел к выводу, что, имея рядом с собой Туте, получает самую дешевую из всех возможных гарантий от каких-либо неприятностей, которые могут возникнуть в связи с его тягой к таким, как Питер. Он берет ее в Лондон, а потом, может быть, в Америку.
Все это Тутс сообщает, сидя на моей кровати, пока я реюсь, поскольку визит получился довольно ранний. Спрашивает мое мнение. Пытаюсь представить, какое у меня может быть мнение, однако напрягаться мне не по силам.
После небольшой паузы Тутс интересуется — как бы между прочим, — знаю ли я адрес Анны… ей, видите ли, надо и с ней попрощаться. Притворяюсь, что не знаю… мол, Анна постоянно переезжает. Хитрюга! Призналась бы, что хочет поиграть с Анной в свои сучьи игры, я, может, и сказал бы ей адрес, а так…
Иду завтракать, Тутс тянется за мной. Замечаю, что обслуживание нынешним утром заметно улучшилось по сравнению даже со вчерашним — вот что значит иметь с собой такую красотку, как Туте. Все бы хорошо, вот только аппетита нет. Тутс весьма ничего, даже очень, и я трахал ее не единожды, а вот сейчас она уезжает из Парижа… ну как можно есть в таких обстоятельствах? Напоминаю себе, что не люблю Туте, никогда не любил и никогда не полюблю, — не помогает. Почему так? Я должен любить ее и страдать, а получается, что аппетита нет только потому, что мне жаль того, чего на самом деле не существует. Одному богу известно, когда еще в мою жизнь войдет такая милашка, как Тутс. А может, в нее никто уже и не войдет…
На улице встречаем Карла. Жалкий и несчастный, он понуро плетется за нами. Говорю, что мне надо в контору, сегодня день получки, и у двери передаю Тутс с рук на руки, с грустью думая, что мы, наверное, уже и не увидимся, но через полчаса, спускаясь к себе по лестнице, обнаруживаю ее в фойе. Отшила Карла и хочет ко мне.
Говорит о Париже. Считает, что раз уж она уезжает, то и мне пора. В Нью-Йорк или Берлин. Одна из особенностей этого города заключается в том, что каждый, кто его покидает, находится в полной уверенности: те, кто остается, растрачивают себя в нем по пустякам, размениваются на мелочи и тому подобное. Общее расхожее мнение таково, что в Париже можно достичь успеха, но чтобы на этом успехе заработать, надо отправиться куда-то еще.
Туте все еще убеждает меня уехать из Парижа, когда мы подходим к двери. Однако едва переступив порог, едва услышав стук двери и увидев готовую принять нас кровать, она моментально забывает, о чем только что пела. Ей нужно потрахаться и никак не меньше. Она бросается в объятия, начинает тереться как сумасшедшая и лезет мне в штаны. Сделав не больше двух шагов от двери, я принимаюсь ее раздевать.
Первое открытие — под платьем у Тутс ничего нет. Говорите что хотите насчет скрытых прелестей; мне нравится, когда все открыто, когда за все можно подержаться, без всяких там кружавчиков, узелков и подвязочек. Задираю платье над голой задницей, и мне открывается великолепный вид спереди. Ее пальцы рвут вниз молнию… и я все же отступаю, чтобы рассмотреть все как следует.
Туте стоит неподвижно, придерживая платье и наглядно демонстрируя мне, из чего сделаны девочки. Только глазки бегают туда-сюда. Смотрит сначала на свою бархотку, потом переводит взгляд на стойло, где томится мой дружок, подворачивает как-то подол и проходится по комнате взад-вперед вроде тех стервочек на конкурсах красоты, которых не увидишь нигде, кроме как в кинохронике. Голая задница, голая пизда, животик… Есть на что посмотреть, и ей это прекрасно известно. Вот чем выделяется Тутс из общего ряда — она в курсе, чем обладает, и ничуть своим сокровищем не кичится.
