— Ты должен выбрать, — тихо сказал монах. — Ты сам.
Куприянов помедлил, обернулся, глядя на пыльный след, оставленный наездницей, и побежал к своей лошади.
— Анна! — Константин догнал девушку у опушки. — Анна, подожди!
— Оставь меня!
— Анна!
Девушка круто осадила кобылу, спрыгнула на землю и закрыла лицо руками:
— Они все ненавидят меня! Все! Все! С самого детства!
— Анна, любимая, о чем ты говоришь? — Куприянов обнял девушку за трясущиеся плечи, прижал к себе. — Эти монахи, они просто идиоты! Готовые клиенты для психиатра!
— Это все правда, Костя. — Анна подняла на мужчину полные слез глаза. — Это все правда! В моем сердце тьма.
«Я королева Луны!»
— О чем ты говоришь? — Куприянов криво улыбнулся.
— Я проклята, Костя, проклята! Моей душой владеет Дьявол!
— Господи, Анна…
— Ты мне не веришь? — Девушка отстранилась, ее черные глаза вспыхнули яростным огнем. — Это правда!
— Ты расстроилась из-за такого пустяка?
— Смотри! — Анна схватила за уздечку каурую и притянула лошадиную морду к себе. — Смотри внимательно!
Кобыла испуганно заржала.
— Моя душа во мраке, Костя! Но разве я виновата в этом?
Правой рукой девушка удерживала лошадь, а левой… На глазах изумленного Куприянова левая кисть девушки внезапно изменилась, погрубела, покрылась чешуей, пальцы вытянулись, на них появились длинные и острые, как бритва, когти. Каурая отчаянно заржала, попыталась вырваться, но Анна была непоколебима. Когти ударили в горло кобылы, и кровь потоком хлынула на прекрасное лицо девушки.
— Разве я виновата в этом? — Лошадь рухнула на с землю, задергалась, захрипела, затихла. Пронзительно-черные, полные слез глаза Анны, не отрываясь, смотрели прямо в душу Куприянова. — Разве я виновата?
И Константин понял, что должен сделать выбор, должен решить. Молоденький монах сказал: «Вам надо остаться здесь».
«А разве я еще не сделал свой выбор?»
— Нет, ты ни в чем не виновата. — Он подошел к девушке, прижал ее к себе. — Я люблю тебя, Анна! Ты — моя королева!
Белгород
Два года назад
Это была самая шумная свадьба в истории Белгорода. Не просто богатая, а яркая, запоминающаяся, заставившая говорить о себе, вызвавшая удивление и восхищение.
Никогда до и никогда после город не переживал ничего подобного, и старожилы еще долго будут рассказывать о всех подробностях роскошного праздника, оставившего неизгладимый след в их памяти. О его пышности и великолепии, о размашистом, продлившемся неделю гуляний, включившем в себя и фейерверки, и цыган, и военный оркестр, и цирковое представление, и псовую охоту, и многое-многое другое. Будут рассказывать о невероятном количестве гостей, о специально приглашенных эстрадных звездах, давших большой концерт в честь новобрачных, и о том, что первым днем торжеств была выбрана пятница, тринадцатое.
Гости начали собираться у центрального Дворца бракосочетаний около полудня. Загс был снят на целый день, поэтому обычного столпотворения праздничных кортежей на площади не наблюдалось, и никто не мешал дорогим автомобилям приглашенных подъезжать и парковаться у Дворца. Хотя, с другой стороны, какое может быть столпотворение у загса в пятницу, тринадцатого? Много ли найдется желающих играть свадьбу в такой день? И у нескольких дорожных полицейских, специально вызванных для обеспечения порядка на площади, работы было немного. Ровно в полдень явился военный духовой оркестр, который разместили на специально огороженной площадке, справа от Юрской лестницы, ведущей к Дворцу. Появление музыкантов вызвало живое любопытство местных зевак.
— Свадьба?
— Тринадцатого? В пятницу?
— А кто женится?
Начала образовываться толпа, но полицейские зорко следили за тем, чтобы обычные прохожие не смешивались с дорогими гостями.
С очень дорогими гостями. Обилие престижных автомобилей поражало воображение зевак. Казалось, что все самые лучшие машины Белгорода и даже, судя по номерам, соседних областей собрались сегодня на площади. Так оно и было на самом деле, ведь праздник был не у какого-то мелкого спекулянта, решившего поразить обывателей необычайным размахом, а у самого Геннадия Грязина, занимавшего весьма видное положение в элите Центрального Черноземья. Тридцатипятилетний бизнесмен считался самым завидным женихом Белгорода, и прощание с холостой жизнью он обставил очень и очень пышно.
И очень необычно.
Приглашенные живо обсуждали и выбранную для церемонии дату, и время — кортеж должен был подъехать к Дворцу ровно в тринадцать часов, — и, самое главное, убедительную просьбу явиться на торжества в черном. Просьба содержалась в разосланных приглашениях, а затем была продублирована телефонными звонками. Просьба необычная, вызвавшая массу кривотолков, но тем не менее исполненная, поэтому все гости, чинно собравшиеся у входа во Дворец, были одеты в траурные цвета, что, разумеется, не могли не отметить зеваки. Более того, в отличие от похорон, ни на ком из приглашенных не было иных темных оттенков: темно-синего, темно-коричневого, темно-серого, бордового, в конце концов. Женские платья и мужские костюмы, чулки и рубашки, шляпки и галстуки, и даже цветы: тюльпаны, георгины, гладиолусы, ирисы — все было с черным. И зеленые стебли букетов выглядели чужеродными пятнами среди размашистого буйства беспросветного мрака. Но даже все эти факторы, ставшие предметом живого обсуждения региональной элиты, меркли на фоне главной неожиданности предстоящего торжества: Геннадий Грязин, один из самых богатых людей Центрального Черноземья, сделал своей избранницей совершенно никому не известную женщину. Обыкновенную женщину, не только не вхожую в местный свет, а даже не представленную ему. И вот это было по-настоящему странным.
— Говорят, они знакомы всего два месяца, — очаровательная Таня Максименкова, звезда регионального кабельного телевидения, умела ярко продемонстрировать свое глубокое удивление. — И уже свадьба!
— Если быть точным, то полтора, — охотно включился в разговор молоденький Яша, послушный сын крупного чина губернской администрации. — Говорю точно, поскольку я, можно сказать, знаю невесту столько же, сколько и Гена. Мы были в одной компании, когда они познакомились.
— А правда, что она стриптизерша? — осведомился господин депутат Государственной Думы Шпунтиков, не потрудившийся вытащить изо рта толстую сигару.
— Это слухи.
Яша бросил быстрый взгляд в сторону стоящего чуть поодаль семейства Степаненко. Три молчаливые глыбы, мрачные лица которых полностью соответствовали траурному одеянию, холодно ожидали приезда свадебного кортежа. Глыба первая являлась главой семейства Григорием Александровичем, одним из столпов регионального бизнеса. Глыба вторая, фунтов на тридцать побольше, была мадам Степаненко, славящаяся на все Черноземье своим истеричным характером. И, наконец, третья глыба, подрастающая, но уже потерявшая понятие «талия», была их единственной дочерью, двадцати лет от роду. По городу ходили слухи, что Григорий Александрович был не прочь отдать свою пышнотелую наследницу за энергичного Грязина, и теперь, видя, с каким недовольством семейство Степаненко взирает на свадебные приготовления, понимающие люди убедились в правильности этих слухов.
