— Джудит должна была по крайней мере отправить тебя в интернат, — пробормотал Алан. — Нельзя было, чтобы ты сталкивалась с подобными вещами или становилась их свидетелем. Поведение твоего отца служило очень плохим примером для подрастающей девочки.
Эбони пожала плечами и, взяв бокал с вином, начала пить. Такая беспечность разозлила его.
— Неужели тебе не ясно, что из-за этого ты и считаешь неразборчивость в знакомствах в порядке вещей? — наконец-то предъявил он обвинение.
Ее черные глаза поверх края бокала вспыхнули, потом сузились, но она не ответила, пока не отпила глоток вина.
— Ты всегда думал, что я неразборчива в знакомствах, правда? — сказала она с горечью. — Как ты думаешь, когда я впервые спала с мужчиной? В каком возрасте?
Теперь была его очередь пожать плечами, но этот жест не получился безразличным.
— В восемнадцать? — предположила она.
Что такое было написано на его лице, почему она так на него посмотрела?
— В шестнадцать, — попробовала она отгадать его мысли, не желая верить очевидному.
Когда Алан опять не ответил, она посмотрела ему в глаза.
— Бог мой, какой возраст должна я назвать, чтобы ты согласился? — гневно спросила она. — Четырнадцать, может быть? Даже двенадцать. Отвечай, черт тебя возьми!
— Я хочу, чтобы ответила ты, — сказал он, пораженный этой лицемерной яростью. Почему она просто не признается, что начала рано? Он не собирается винить ее в этом. Теперь ясно стало, что она не могла стать другой. Пьер создал в доме определенную атмосферу, и она, сама того не осознавая, унаследовала его моральные принципы.
— Если я правильно помню, я уже говорила тебе когда-то, Алан, — резко сказала она. — До тебя у меня был только один мужчина, и мне тогда было двадцать лет.
Он недоверчиво и зло взглянул на нее. Неужели она действительно думает, что он ей поверит? Если даже каким-то чудом она и была права, это не меняло факта ее теперешней неразборчивости в связях. Почти весь прошлый вечер она провела с этим ублюдком фотографом, а потом как ни в чем не бывало поехала с ним на катере.
Воспоминание о том, как Стивенсон поцеловал ее на прощание, как она потом смеялась, внезапно вызвало у Алана вспышку дикой ревности. Ему понадобилась вся его сила воли, чтобы удержаться и не высказать ей все, что он знал.
— Да, ты говорила, — холодно ответил он. — И что, Стивенсон был хорошим любовником?
— А Адриана? — возразила она более эмоционально.
Взгляд синих глаз скрестился с горящим взглядом черных.
— Тебе не кажется, что это разные вещи?
— Да, кажется. Я не любила Гарри, что делает его гораздо менее опасным претендентом на мою привязанность, чем Адриану в качестве претендентки на твою. Ты любил ее, во всяком случае, всегда говорил это. Какое место занимает она в твоей жизни, Алан? Не будет ли на нашей супружеской кровати лежать ее призрак, или я могу быть уверена, что вся твоя любовь отдана мне?
Алан возмущенно смотрел на Эбони. Черт побери, но эта ведьма все переворачивает вверх ногами, искажает факты. Почему он должен стыдиться своих отношений с Адрианой? Может быть, они и не любили друг друга, но им было хорошо вместе. Не было ни сумасшедшей ревности, ни обид, и, когда они расстались, они расстались спокойно.
— Любил ты ее или нет? — настойчиво спрашивала Эбони. — Мне кажется, я имею право это знать.
— Зачем? Что даст тебе право знать что-либо о моей жизни до того, как я связался с тобой. Почему нельзя оставить прошлое прошлому?
— Потому что нельзя. Прошлое влияет на будущее. Разве для тебя мое прошлое прошло? Если это так, то почему ты так интересовался им только что? Если даже я и спала с каждым встречным мужчиной до того, как познакомилась с тобой, какое это имеет значение, если после я не делала этого?
— А ты не делала, точно? — не выдержав, выпалил он. — Ты всегда дразнила меня своими любовниками, помнишь?
Она покраснела, но, не опустив головы, продолжала гордо и с вызовом смотреть ему в глаза.
— Я лгала. Хотела, чтобы ты ревновал. А почему бы и нет? Ты не давал мне ничего, Алан, кроме своего тела в постели. Ни одного доброго слова, ни намека на любовь. Чтобы успокоить мою любовь, я цеплялась за надежду, что все-таки что-нибудь значу для тебя, и заставляла тебя ревновать. Он не ревновал бы, говорила я себе, если бы не любил меня, хоть бы чуть-чуть.
Алан вскочил, весь трясясь от переполнявших его чувств.
— И ты хочешь сказать, что пыталась заставить меня ревновать прошлым вечером, когда ты пришла в отель к Стивенсону, когда вы часами забавлялись там, когда ты позволила ему целовать себя на прощанье на виду у всех, включая меня?
От неожиданного удара Эбони совершенно растерялась.
— О боже, — простонала она, закрыв лицо руками. — Боже…
— Тебе нечего сказать в оправдание? — с издевкой спросил он. — Что ты совершенно невиновна или что я ошибся и принял за тебя другую женщину?
Она покачала головой и пробормотала что-то неразборчивое.
Ну что ж, все кончено — и хорошо. Ему все равно. Черт возьми, какой мужчина может быть столь благородным, чтобы забыть и простить подобное предательство! Он, без сомнения, не способен на это. И его безумная идея жениться на ней и спасти ее от самой себя именно таковой и была. Безумной! Забота об этой вероломной женщине когда-нибудь сгубила бы его.
При одном взгляде на ее склоненную голову — свидетельство вины — его охватила дикая ярость, в висках у него стучало.
— Посмотри на меня, ты, двуличная ведьма! — прошипел он.
Она подняла голову и посмотрела на него глазами, полными слез.
— О, не надо, — издевательски сказал он и хрипло рассмеялся. — Больше это не пройдет, дорогая. Я это уже видел не раз. Сейчас я хочу совершенно точно знать, что ты делала там с этим ублюдком. Я хочу, чтобы ты объяснила, как ты можешь вчера спать с ним, а сегодня клясться в любви мне. Я старался понять. Может быть, я и могу это понять, но смириться не могу. Сначала думал, что смогу. Думал даже, что, если у нас будет ребенок, то ты сможешь остепениться и перестанешь искать сексуальных развлечений. Но это бы тебя не остановило, правда? В твоей жизни так или иначе всегда будут Стивенсоны. Ты такая же, как и твой отец, правда? Правда? — крикнул он еще раз, стукнув кулаком по столу.
Эбони встала, смахнула слезы, и Алан почувствовал, что к ней вернулась та непреклонная внутренняя сила, которую он, хотя и неохотно, уважал.
— Нет, — горячо возразила она. — Я не такая, как отец. Совсем не такая. Я не надеюсь, что ты поверишь мне, но если хочешь, я расскажу тебе, что я делала прошлым вечером с Гарри. Я обедала с ним в его комнате, потому что он мой друг и потому что он уезжает. Мы не пошли в ресторан, так как я боялась, что кто-нибудь увидит нас вместе и, как это уже не раз бывало в последние годы, сделает неправильные выводы. Мы ели, разговаривали — кстати, о тебе, — добавила она, язвительно рассмеявшись. — Смешно, не правда ли?
