Внутри у Алана что-то сжалось.
— Эбони?
— Послушай, Алан, это переходит всякие границы! Не хочешь ли ты мне сказать, что не знаешь, кто такая Эбони?
— Хотел бы этого, — пробормотал он в сторону.
Дэйдра Кастэрс вздохнула.
— Ты ведь видел ее вчера, не так ли?
Прошло несколько неприятных секунд, пока Алан понял, что мать говорит о вчерашнем показе, а не о более позднем времени.
— Мне совершенно нечего тебе сказать, — уклонился он от ответа.
— Не кажется ли тебе, что она плохо выглядит? Вчера по телевизору она показалась мне такой худой и бледной.
— Эбони всегда была худой и бледной.
— Хорошо, тогда, на мой взгляд, она выглядела необычно худой и бледной. Не кажется ли тебе, что она страдает отсутствием аппетита?
— Анорексией? Уверен, что нет. Как ты отлично знаешь, мама, черное всегда худит женщин. А этот мертвенно-бледный цвет лица — просто макияж. Эбони прекрасно себя чувствует. — Более чем прекрасно, злобно подумал он, вспоминая обнимающие его длинные стройные бедра и белые груди с длинными розовыми сосками, тянущиеся к его рту.
Он содрогнулся.
— А все же я беспокоюсь, — настойчиво сказала мать. — Она давно уже не навещала меня, и я знаю почему. Этому виной ты, Алан. Ты и твоя грубость. Я больше не намерена это терпеть, так и знай. Я собираюсь пригласить ее на обед, и ты тоже придешь. И не только придешь, но и будешь с ней вежлив.
— Мама, если Эбони узнает о моем присутствии, то она не придет.
— Тогда мы не скажем ей, правда? Пусть она думает, что этим вечером ты занят.
Ну что ж, подумал Алан. Определенное садистское удовольствие можно получить от пребывания за одним столом с ней, вынужденного вежливого общения и невозможности отвечать на ее болезненные маленькие колкости.
Его губы тронула злобная усмешка. Это была бы превосходная месть за ее наглую ложь о том, что она собирается замуж за Гарри Стивенсона. На одно пугающее мгновение ему даже показалось, что Эбони действительно собралась сделать это, пока он не распознал в сказанном одно из любимых ее насмешливых подстрекательств. Очевидная хитрость, призванная заставить его беспокоиться, ревновать, взорваться вспышкой яростной страсти, так зажигающей ее. Подобные игры — просто одно из проявлений темной стороны ее натуры, стороны, которую она скрывала от всех.
Да, он насладится, поставив ее в неловкое положение перед матерью, отлично насладится.
— Ты права, мама, — сказал он вполне откровенно. — Наша неприязнь продолжалась достаточно долго, и я действительно думаю, что мое присутствие должно оказаться для Эбони сюрпризом, иначе она найдет какой-либо предлог, чтобы не приходить.
— Я понимаю, но так не люблю вводить кого-либо в заблуждение…
— Все в порядке, — успокоил он ее. — Ведь ты действуешь из лучших побуждений. — Даже, если я и нет, подумалось ему.
Дейдра немедленно просияла.
— Конечно, как же иначе. И если после этого вы снова станете друзьями, тогда это оправдает себя. Я рада, что ты согласен со мной. Позвоню и приглашу ее на завтрашний вечер. На пятницу.
— Будем надеяться, что она окажется свободной.
Как выяснилось, она оказалась свободной. Но когда приглашение было уже принято и все шло по плану, Алана обуяли сомнения. Обманывать Эбони было опасным занятием. Эта ведьма умела отплатить ему той же монетой.
И все же он не мог отрицать, что жаждет поскорее увидеть ее, насладиться видом ее холодной, экзотической красоты, придумать, может быть, какой-нибудь способ заставить ее остаться. А там… кто знает? Возможно, он сможет сыграть на ее потрясающем сексуальном аппетите и заставить сделать то, что в другом случае никогда бы не позволила ее щепетильная гордость — провести ночь с ним, в его кровати, в его собственном доме.
В такси, по дороге к дому Кастэрсов, Эбони преследовали смутные опасения. Она не могла сказать, что же в приглашении миссис Кастэрс так беспокоило ее, разве только настойчивость, с которой эта женщина уверяла, что Алана не будет дома. Эбони могла понять цель этих заверений. Иначе она никогда бы не приняла приглашение. Сейчас, больше чем когда бы то ни было, она старалась избегать его.
Меньше чем через две недели она будет на пути в Париж.
Может быть, опасения были вызваны тем, что ей не хотелось бывать ни в одном месте, которое могло бы даже напомнить ей об Алане. Как говорят: с глаз долой — из сердца вон. И в некотором роде это было справедливо. Она никогда не забудет Алана, но лучше вообще не встречаться с ним, чем иметь такие неожиданные встречи, как позапрошлой ночью. Они только делают ее чувства рабски зависимыми от воспоминаний о том, что она может испытать в его руках. И хотя она прекрасно помнила ощущение горечи от этого физического удовольствия без любви, такие воспоминания приходят только потом. Эбони больше не хотела этих «потом». Никогда.
Такси остановилось перед высокой оградой, окружающей дом Кастэрсов. Она заплатила по счетчику и вылезла из машины, расправив черную шерстяную накидку вокруг черных шерстяных брюк. Ее мохеровый джемпер тоже был черным, но с шитым жемчугом узором в виде цветов, идущих вокруг шеи и по приподнятым плечам. Волосы были заплетены и падали на середину спины толстой длинной косой. Она почти не была накрашена. Дейдра сказала, что за ужином они будут вдвоем.
Воспользовавшись все еще остававшимися у нее ключами, она открыла калитку и пошла по покрытой гравием автомобильной дорожке, с нежной грустью глядя на фонтан в центре хорошо ухоженного парка. Когда-то ей нравилось кормить птиц, собирающихся у фонтана весной. Нравилось вообще жить в этом доме. По сравнению с местом, где она выросла, он казался наполненным теплом. Даже время, проведенное в пансионате, в который послал ее Алан, прошло в более сердечной обстановке по сравнению с этими мрачными годами одиночества. В первый раз в жизни она почувствовала, что ее любят.
Любят…
Сердце Эбони сжалось, но, стараясь не обращать на это внимание, она взошла на обрамленное белой колоннадой крыльцо. Сам дом тоже был белым и с улицы выглядел довольно скромно, но в действительности располагался на трех уровнях, что позволило использовать каменистый обрыв, круто спускающийся к заливу Дабл. Позади самого дома на террасах помещались плавательный бассейн, теннисный корт и маленькая частная пристань, у которой недалеко от берега стоял небольшой, но роскошный катер «Горожанин».
Эбони могла бы войти с помощью своих ключей, но это предполагало близкое знакомство с домом и его обитателями, на которое она потеряла право четыре года тому назад. Жалко, что мать Алана немного шокирована их публичными отношениями друг к другу. С тех пор, как ее сын привел в дом эту застенчивую, немного замкнутую пятнадцатилетнюю девочку, та видела от Дейдры Кастэрс только самое доброе отношение. Может быть, в это время миссис Кастэрс чувствовала себя несколько одиноко — сестра Алана только что оставила дом. Как бы то ни было, эта женщина приняла Эбони с распростертыми объятиями, и они сблизились, насколько позволяла замкнутая натура Эбони.
