— Ну, просто спрашиваю. Так что бы ты сделал?
— Что бы я сделал? Я бы смылся отсюда на хрен. Только меня и видели.
— Знаете что, — сказала Хендерсон. — Я Павлина нашла на улице. Знаете, что он делал?
— Ну, понеслась.
— Он лежал, в жопу пьяный, в тёмном переулке, а на голове у него была сумка… ну, с какой ходят по магазинам.
— Правда? — сказала Тапело. — В смысле, пластиковый пакет?
— Нет. Женская сумка. Только большая.
— Слушай, не надо. — Павлин обернулся к Хендерсон, но даже не посмотрел на неё. Его взгляд впился во что-то сзади, сквозь заднее стекло. — Ой, бля.
— Что там? — спросила Тапело.
— Какой-то придурок. Он нас догоняет.
— Где? Я не вижу.
Я обернулась и посмотрела назад. К нам приближалась машина. Ярко-красный автомобиль, такой широкий, что он занимал всю вторую полосу. Огромный, мощный. На полной скорости. Ещё немного — и он нас догонит.
— Съезжай на обочину, — сказала Хендерсон.
— Что?
— Съезжай на обочину!
И вдруг оказалось, что я не могу пошевелиться. Не могу оторвать взгляд от красной машины. Это был лимузин с затемнёнными стёклами. Все ближе и ближе. Передний бампер погнут. Весь капот — в шрамах, вмятинах и царапинах. Водителя было не видно. На секунду я потеряла машину из виду — она растворилась в зыбком мареве жара. А когда лимузин выехал из зоны горячего воздуха, он был уже совсем рядом. И тогда же включился звук. Противный, высокий, бьющий по нервам — у меня в голове. Шум.
— Быстрее! — закричал Павлин.
Мы съехали на обочину, и лимузин вильнул в нашу сторону. Мы ударились об ограждение. Жуткий скрежет металла отдался в теле, пробирая до самых костей. Лимузин прижимал нас к ограждению, обжигая бок нашей машины, и день вдруг потемнел, а потом переполнился цветом, разноцветными искрами.
И мне вдруг подумалось, очень чётко и определённо, что сейчас я умру. Прямо сейчас, прямо здесь.
Время как будто запнулось и остановилось.
Времени просто не стало.
Хендерсон бросило на меня, и я обняла её, я совершенно спокойно её обняла, не знаю как. Голоса, шепоты. Неясное, смазанное пятно — что-то билось в руках Павлина.
— Девочка, давай назад!
Голос Павлина, потерянный крик, обожжённый шумом. Скрежет металла. Что-то вылетело из руки Павлина. Не знаю, с чем он там сражался, но он всё-таки не удержал эту штуку, и она приземлилась на колени Хендерсон, съёжившейся на сиденье, и я протянула руку и взяла эту вещь.
Пистолет.
А потом я почувствовала чью-то руку у себя на запястье, кто-то пытался вырвать у меня пистолет, пытался поднять его, медленно, медленно — сквозь сгустившийся воздух, сквозь пятна цвета, сквозь искры.
Россыпь света и звука.
Обрывки песни, помехи в эфире. Глупые молитвы и колыбельные, и все слезы, ещё не выплаканные — откуда они, эти слезы, скопились в глазах и ждут. И мне хочется лишь одного: ухватиться за то единственное, что не затронуто шумом, чистый, чёткий сигнал, благословенный, живой сигнал в самом конце диапазона. И кто-то где-то кричал мне: «Не надо», — но я уже не могла остановиться.
Я уже не могла остановиться. Не могла остановить свою руку. Палец лёг на спусковой крючок и нажал.
* * *
Сколько всё это продолжалось? С того мгновения, когда лимузин прижал нас к ограждению, до выстрела: две-три секунды, минута, чуть больше? Не знаю. В какой-то момент я зажмурилась, но даже так, с закрытыми глазами, всё равно видела звук, тихий хлопок, составленный из мелких крапинок цвета, рассыпанных в темноте. Я не слышала выстрела, но отдача отбросила меня назад, спиной — на дверцу, и голова переполнилась мягким, приглушённым рёвом, а потом машина остановилась.
Звенящее эхо от выстрела все же догнало меня, с большим опозданием. Внезапный наплыв звука. Так больно. Я открыла глаза. В воздухе извивались тонкие струйки дыма, пахло жжёным порохом.
Я огляделась. Машина стояла чуть ли не поперёк шоссе, уткнувшись капотом в центральное ограждение. По встречной полосе проехала другая машина, но она не остановилась. Она даже не притормозила. А потом мы снова остались одни на дороге.
— Господи Боже, ебицкая сила.
Похоже, Павлин был единственным из всех нас, кто ещё мог говорить. А потом я увидела, что я сделала. Когда эхо от выстрела смолкло, обратившись странным высоким писком, я увидела, что я сделала, — очень ясно и чётко, как будто внезапно зажёгся свет. Заднее боковое окно разнесло вдребезги. Осталась только зазубренная стеклянная окаёмка по самому краю. Все сиденье усыпано битым стеклом. И на Хендерсон тоже попало. Сама же Хендерсон лежала, свернувшись калачиком, на сиденье и закрывала руками голову.
— Ну что, все живы? — спросил Павлин.
Я выронила пистолет. Яркие сухие пылинки плясали в воздухе, забивались мне в рот и не давали произнести ни слова.
— Что это? Слышите? Что за звук? — сказал Павлин.
— Это радио, — сказала Тапело.
— Выключи.
Тапело выключила радио, и стало тихо.
— Ну ладно. — Павлин обернулся к нам. — Бев? Ты там как?
Хендерсон медленно приподнялась.
— Блин. А где лимузин?
— Лимузин благополучно уехал. — Павлин рассмеялся.
— Что?
— Она промахнулась. Марлин промахнулась.
— А что случилось?
Павлин оглядел Хендерсон.
— Случилось страшное, Бев. Ты, похоже, описалась.
— Что? Блядь. Боже.
Хендерсон посмотрела на меня. Нехорошо посмотрела. Но мне сейчас было не до неё. Я смотрела в окно. В окно, разбитое пулей. Смотрела и думала: а куда улетела пуля, в какую цель.
Хендерсон что-то сказала.
Я смотрела мимо её голоса, в окно, наружу, на бесконечную равнину за автострадой. Там стояли ветряные мельницы с яркими, сверкающими лопастями, которые еле-еле вращались — медленно, вяло.
Мне представилась пуля. Как она пролетела между этими сонными лопастями, а потом устремилась ввысь. В пустое, чистое небо. Она, наверное, просто достигла конца траектории, и начала замедляться, и упала на землю. Где-то там, далеко. Или, может, она продолжала лететь вперёд, вверх, и пробила аккуратную дырочку в небе.
Мне представилась пуля.
Как она все летит и летит, по ту сторону неба.
* * *
Теперь медленно, очень медленно. Повреждённая машина еле тащится по дороге. Асфальт — в голубых пятнах разлившейся краски. Все дорожные знаки замазаны тем же цветом. У меня было странное ощущение, что мы постепенно въезжаем в какой-то совсем другой мир. А потом, вдалеке, показалась маленькая эстакада. Въезд на автозаправку. И там что-то происходило, на съезде. Когда мы подъехали ближе, я увидела, что там не хватает несколько блоков разделительного барьера. Люди — несколько человек — переходили шоссе пешком.
