Что-то было не так. Когда же меня наконец отпустит? Когда толпа примет меня и полюбит меня? Когда я забуду себя, в безмятежном оцепенении, освобожусь наконец от всех тягостных воспоминаний и настойчивых глупых стремлений спастись, убежать?
Сквозь толпу брела лошадь. Какая-то женщина вела её под уздцы, медленно и осторожно. Гнедая лошадь. Когда-то, наверное, очень красивая, но теперь просто старая. Лошадь прошла совсем близко, буквально рядом со мной. От неё веяло жаром, а шкура лоснилась от пота. От боков валил пар. И ещё от неё странно пахло. Это было больное животное, очень больное. Вся шея у лошади была в зарубцевавшихся шрамах и свежих порезах, ещё сочившихся кровью и какой-то полупрозрачной жидкостью. В ранах копошились мухи.
Я осторожно притронулась к открытой ране.
И почувствовала тепло и силу. Сила животного изливалась из ран вместе с кровью. Я поднесла влажные пальцы к губам — и узнала вкус.
Сладко. Как карамель.
Лошадь медленно повернула голову и посмотрела на меня своим чёрным глазом, похожим на чернильную заводь, и там, в глубине, далеко-далеко, мерцали серебряные звезды, и там было моё отражение, крошечная фигурка в чёрном царстве звериного глаза.
* * *
Глазные мышцы вдруг напряглись, веки сомкнулись, запирая меня внутри. Как будто ночь пришла раньше времени и окутала день темнотой, и там стояло моё отражение, крошечная фигурка в темноте, и мы с ней смотрели друг на друга.
— Сейчас ты не можешь уйти, — сказала она. — Потом, может быть. Но не сейчас.
Моё отражение откусило зелёное яблоко, а потом глаз открылся и выпустил меня наружу. Да, я опять оказалась снаружи, в толпе. Я стояла в толпе и смотрела на лошадь. А когда я посмотрела на женщину, что вела эту лошадь, она очень вежливо попросила меня покинуть игровую зону.
Что случилось?
Я посмотрела на яблоко у себя в руке. От него был откушен кусочек. Большой кусок сочной мякоти. Но я не помнила его вкуса.
* * *
Я кое-как выбралась из толпы, к изгибу подъездной дороги. Перешла через дорогу — туда, где деревья. На ветках висели громкоговорители. Листья подрагивали, льнули к звукам холодной колыбельной. За деревьями, с той стороны, располагалась ещё одна стоянка. Там машин было меньше. Все хорошие, все дорогие. На траве рядом с одной из машин сидело семейство. У них был пикник. Больше там не было никого.
И ещё там стоял лимузин.
Теперь я увидела, очень ясно. Большой ярко-красный лимузин, в стороне от других машин, в самом дальнем углу стоянки. Меня потянуло туда, к этому красному автомобилю. Я прошла через рощицу, через стоянку, мимо улыбчивого семейства. Даже теперь, когда лимузин просто стоял на месте, он излучал отрицательную энергию, тусклое злое свечение, сгущённый жар. Рядом с ним никого не было. Я подошла ближе, обошла машину по кругу, рассматривая все вмятины и царапины, раны на металлической коже, отметины былых столкновений. Моё отражение было рядом. Марлин была рядом, чёрный призрак в тонированном стекле, но за последние несколько месяцев мы поднаторели в умении не смотреть на свои проходящие тени. По три окна с каждой стороны. Был там кто-то внутри или нет? Может, там кто-то сидел, в машине, и смотрел на меня: какой-нибудь бизнесмен, уже очень больной и упавший духом, или даже поблекшая поп-звезда? Я постучала в окно.
Ответа не было.
Я достала из сумки помаду и написала на стекле три слова, перевернув их зеркально, чтобы человек в лимузине смог их прочесть.
НИКТО НЕ СПАСЁТСЯ
Не знаю, сколько времени я ждала. Минуту, две. Может быть, дольше. Но ответа так и не дождалась. Я огляделась. Никто на меня не смотрел. Деревья скрывали стоянку. Небо затягивали серые облака, солнце клонилось к закату. Стало заметно прохладнее. А потом, когда я уже повернулась, чтобы уйти, водительская дверца открылась, и из лимузина вышел человек.
— Чего тебе нужно? — спросил он.
Высокий, хорошо сложенный мужчина, в форменной шофёрской куртке. Ткань очень хорошая, видно, что дорогая, красно-коричневая. Но куртка была вся заляпана, а местами порвана. В руках мужчина держал фуражку и теперь надел её, выпрямился в полный рост и посмотрел на меня сверху вниз.
— Чего ты хочешь?
— Ты знаешь, чего я хочу, — сказала я.
— Да неужели?
— Кто там внутри?
— Пассажир.
— Вы напали на нас на дороге.
Шофёр шагнул вперёд, и мне пришлось чуть отодвинуться.
— У моего пассажира особые требования. И я их выполняю.
— Почему?
— Но никто же не пострадал. — Шофёр коротко хохотнул. — Я имею в виду, если бы я захотел, чтобы вы пострадали…
— А если я вдруг захочу, чтобы ты пострадал?
— Ну, никаких правил больше не существует.
— Это верно, — сказала я. — Правил больше не существует.
Я отвела взгляд. Павлин был уже рядом, и когда шофёр повернулся, кулак Павлина врезался прямо ему в подбородок. С размаху. Голова шофёра запрокинулась, он упал на капот лимузина, а оттуда — уже на землю.
— Блин, вот чего мне хотелось, — сказал Павлин, потирая отбитые костяшки. — Я тебя обыскался, Марлин. Повсюду искал.
— Правда?
На нас смотрели: люди в машинах, семейство на лужайке для пикников. Но никто не подошёл.
— Беверли сказала, что ты нас бросила.
Я посмотрела мимо Павлина. Туда, где стояла машина, моя машина. На другой стороне стоянки. Дешёвая, грязная колымага, разбитая в хлам. Она ждала меня.
— Я не знаю, — сказала я.
— Бев очень расстроилась. Мы все расстроились.
— Да, наверное.
Я подошла к машине. Тапело сидела на заднем сиденье, прижавшись лицом к пластиковой плёнке, которой теперь было затянуто выбитое окно. Хендерсон села впереди, а Павлин снова был за рулём.
Я посмотрел на Хендерсон. Совершенно непроницаемое лицо. Она смотрела на лимузин и на шофёра, который уже поднимался с земли. Голос в ближайшем динамике объявил начало следующей игры. Солнце скрылось за тучами.
Я села в машину. На заднее сиденье, рядом с Тапело.
— Сейчас два часа сорок девять минут, — сказала она. — И пятнадцать секунд.
— Поехали, — сказала Хендерсон.
— Шестнадцать, семнадцать…
* * *
Павлин медленно выехал со стоянки, мимо красного лимузина, на изгибающуюся по широкой дуге подъездную дорогу. Я разглядывала толпу, и флаги, которые были повсюду, и детей, и собак — белых и красных собак, что носились среди людей. И мне вдруг подумалось, что теперь я уже окончательно потеряла контроль: я плыву по течению, и что со мной будет — это уже от меня не зависит.
Меня просто тянет куда-то, затягивает…
