Камера смотрела на меня.
Старушка указала на лестницу и сказала, что надо подняться на следующий этаж, а там «уже сами увидите».
— Надеюсь, спектакль вам понравится, — сказала она.
Мы пошли вверх по лестнице; мне показалось, что она как-то уж слишком долго вилась в темноте, и только когда мы добрались до самого верха, мы увидели свет, льющийся из открытой двери в гостиную. Я заглянула внутрь. Двое людей — пожилая пара — сидели в креслах перед телевизором. Смотрели как заворожённые. Между креслами стоял простой деревянный стул. На ковре лежала чёрная собака. Мне было не видно, что происходит на экране. Прямо напротив двери было окно. Маленькое окошко, которое я видела снизу. Рядом с окном висела картина. Единственное украшение во всей комнате. Портрет маленькой девочки с куклой в руках.
Слышался тихий, приглушённый звук.
Похоже, они меня не заметили, эти двое. Но собака подняла голову и посмотрела в мою сторону.
Я отступила от двери. Мы с Хендерсон прошли дальше по тёмному коридору. Ещё одна дверь, теперь — в кухню. Там был стол, и тарелки, расставленные на столе. На тарелках лежали сандвичи. Мне вдруг захотелось взять один и откусить. Сандвич с ветчиной и огурцом.
В самом дальнем конце коридора была ещё одна дверь.
— Значит, слушай меня, — сказала Хендерсон очень тихо. Почти шёпотом. — Нам не нужны неприятности, Марлин. От этого парня нам ничего не надо, только чтобы он назвал имя и адрес поставщика. И все, на этом мы с ним распрощаемся.
Я кивнула. Так у нас было уже не раз: Кингсли направлял нас не к зеркалу, а к человеку, который так или иначе соприкасался с искомым осколком.
Хендерсон открыла дверь.
Теперь — осторожнее.
На пути к очередной разгадке.
* * *
Там, за дверью, была небольшая комната, освещённая мягким светом. Из мебели были только стол и несколько стульев. Комнату перегораживал занавес — чёрная занавеска от стены до стены. За столом сидел молодой человек. Больше там не было никого. Молодой человек молча смотрел на занавес. Мы с Хендерсон сели с двух сторон от него. На столе горела свеча — холодная лужица света.
— Скоро начнётся? — спросила Хендерсон. Молодой человек повернулся к ней, но смотрел он куда-то в сторону.
— Скоро, — сказал он. — Вы пришли повидаться с Джейми?
— Ага, очень хотелось бы повидаться. Ты его знаешь?
— Как вас зовут?
— Меня — Беверли. А её — Марлин.
— Это я. Я — Джейми.
— Правда?
— А что вам нужно?
Совсем молоденький мальчик, дёрганый, нервный, с бегающим взглядом и длинными всклокоченными волосами, падающими на глаза. Теперь он смотрел на меня. Похоже, ему это стоило немалых трудов — остановить взгляд на чём-то одном. Мне вдруг стало жалко его, очень жалко.
— Зачем вы пришли? Что вам нужно?
— Мы пришли на спектакль, — сказала Хендерсон.
Джейми прикоснулся к нитяному шнурку, который носил на шее вместо цепочки. Его руки тряслись, когда он доставал шнурок из-под футболки. И тогда я поняла, почему Кингсли послал нас сюда. Ожерелье. Это был знак. Подтверждение.
— Можно посмотреть? — спросила Хендерсон. — Какое красивое. Оно у тебя откуда?
Бусины светились бледно-лиловым светом, и у меня по спине побежали мурашки. Уже знакомое ощущение: то самое.
— Ты не сделаешь мне больно?
— А зачем мне делать тебе больно? — сказала Хендерсон. А я подумала про зеркальное колдовство. Ведь что-то он должен был получить, этот мальчик; что дало ему ожерелье и что он отдал взамен?
— Не знаю, — сказал Джейми. — Не знаю. — Он не смотрел на Хендерсон. — Пожалуйста, не надо делать мне больно…
Свет в комнате померк, потускнел. Откуда-то доносился едва различимый звук. Свеча погасла. Теперь в маленьком театре стало совсем темно. Включился какой-то скрытый механизм — занавес стал раскрываться. И в это мгновение кто-то прикоснулся к моей руке, мягко и бережно. Мальчик. Джейми.
Его голос, шепчущий мне…
Занавес раскрылся. За ним была крошечная сцена — точная копия гостиной. Двое людей — пожилая пара — сидели в креслах перед телевизором. Между креслами стоял стул. Пустой деревянный стул.
Где она, эта комната?
Мне стало как-то не по себе. Эти двое, похоже, вообще меня не замечали, но там была собака, она лежала на ковре перед телевизором. Животное подняло голову и посмотрело прямо на меня. А я сидела там, за столом, и смотрела на сцену.
— Скоро начнётся?
— Похоже, уже началось.
И тут пошёл диалог. Актёры на сцене заговорили друг с другом. Они говорили про передачу по телевизору. Телевизор работал без звука. С того места, где я сидела, мне было не видно, что происходит на экране, что там за программа. Я видела только свет от экрана.
Я встала. Марлин встала. Да, именно так все и было. Я видела, как я встаю.
Марлин видела, как она сама поднимается из-за стола.
Марлин обошла стол и подошла к сцене. Было немножко больно, когда она выступила из темноты на свет. Теперь Марлин была на сцене, и те двое её заметили наконец.
— А, это ты, дорогая.
— Вот чертовка. И где, скажите на милость, ты пропадала все это время?
Марлин посмотрела со сцены в зал. Там было темно, стоял стол. И стулья. На стульях сидели какие-то люди. Интересно, подумала Марлин, кто они, эти люди. Незнакомцы, сидящие в темноте.
Зрители в зале.
Марлин повернулась обратно к пожилой паре на сцене.
— Можно мне посмотреть телевизор? Тут, с вами?
— Мы так рады, что ты вернулась.
— Ага, явилась не запылилась. Хоть бы прощения попросила.
— Садись, дорогая.
Марлин села на стул между креслами. Отсюда уже было видно, что происходит на экране.
— Почему ты нас бросила, Марлин? Почему ты ушла?
Марлин была уверена, что здесь нужно что-то ответить, что здесь должна быть какая-то реплика — знать бы ещё какая. Она не могла устоять перед притяжением телеэкрана. Первая ясная и отчётливая картинка за последние месяцы. И это была она. Да, она. Марлин. В телевизоре была Марлин.
Марлин видела себя в телевизоре.
Съёмка шла сверху. Крошечная лестничная площадка. Марлин с Хендерсон стояли у столика, за которым сидела старушка. На столе стояла шахматная доска. Камера сдвинулась, и стало видно, что партия сыграна до середины. Старушка вручила Марлин билет на спектакль. Билет заполнил собой весь экран.
На одного…
А потом Марлин с билетом в руке подняла голову и посмотрела прямо в камеру. Марлин видела себя в телевизоре. Две Марлин смотрели друг на друга. Марлин смотрела на Марлин.
