— Марлин? Ответь.
Я прочитала первую строчку. Алиса часто просыпалась посреди ночи и вспоминала приснившиеся ей сны. И сквозь все забытые и потерянные мгновения, все разрозненные сигналы прошедшего дня, в памяти всплыл рассказ Кингсли. Он мне рассказывал очень похожую историю. Тогда я решила, что это все выдумки; что он пытается уговорить меня, чтобы я приняла его предложение. Но теперь я поняла, что это была попытка объяснить. Объяснить по возможности проще. То есть проще — для Кингсли.
— Марлин… что это?
Я посмотрела на Тапело. Она смотрела прямо на меня. В глаза. И несмотря на неслабую дозу «Просвета» и на разделявшее нас расстояние в несколько футов, у меня всё равно было странное чувство, что глубина этих чёрных зрачков захватила меня. Захватила и не отпускает. И вот тогда мне и вспомнился давешний сон. Весь, целиком. До мельчайших подробностей. Я столько держала в себе, я так долго молчала. Но теперь меня словно прорвало. И я рассказала ей всё, что знала — или думала, что знала, — про Кингсли и про истинную природу зеркал. Я давно уже не говорила ни с кем вот так: доверительно и легко. Так, как ты говоришь только с самыми близкими. Тапело улыбнулась. Она не сказала ни слова. Лишь улыбнулась мне. И ничего больше.
Я ей все рассказала.
Я взяла тюбик помады, открыла его. Прорезь цвета. Единственный яркий штрих в этой комнате.
— На, возьми. — Тапело открыла своё зеркальце и протянула его мне.
Я придвинулась ещё ближе к свету и накрасила губы. Глядя на себя в зеркало. Меня вдруг охватило тревожное чувство, что я, может быть, вижу себя настоящую в последний раз и что мне уже никогда не вырваться из зеркальной хватки. Никогда.
— На Луне тоже есть зеркала, — сказала Тапело. — Ты не знала? Они там есть. Их привезли космонавты.
— Что?
— Космонавты. Они привезли зеркала на Луну.
Я наконец оторвалась от зеркала.
— Зачем?
— Чтобы в них смотреться.
— Да?
— А потом, когда они возвращались на Землю, они оставили зеркала на Луне.
Мне представились эти брошенные зеркала: как они лежат посреди лунной пыли, и пыль заносит стекло. Столько лет, столько веков. Без отражения. Им, наверное, там одиноко — зеркалам на холодной Луне.
— А сейчас, — сказала Тапело, — они направляют с Земли на Луну лазерные лучи. Луч отражается от зеркала и возвращается обратно, а они замеряют время. Сколько нужно лучу, чтобы пройти расстояние от Земли до Луны. Помнишь, ты спрашивала?
— Ты о чём?
— Ты спросила, сколько до нас идёт свет Луны. Помнишь, вечером?
— А, да. И сколько минут?
— Секунду с четвертью, где-то так.
— Всего-то?
— Кстати, а почему ты спросила?
— Ну, я подумала… да, я подумала, а можно ли верить тому, что я вижу. Я смотрела на Луну. Она была такая усталая, и я подумала: она и вправду такая? Или на самом деле она другая, просто я вижу её такой?
Тапело расставляла фигуры на шахматной доске.
— Сейчас ничему нельзя верить, Марлин.
— Нет. Нет…
— Что?
— Слушай, прости меня. Что я втянула тебя во всё это.
— А мне, ты думаешь, не всё равно?
— Да, наверное, всё равно.
Я опять посмотрелась в зеркало.
— Нормально ты выглядишь, Марлин. Вполне нормально. И глаза у тебя красивые.
— Но ты же меня совершенно не знаешь. Не знаешь, какая я на самом деле.
— Я пытаюсь узнать.
— Анджела умерла.
— Да, я так и подумала.
— Она умерла.
— От болезни?
— Ей было девять. Всего девять лет.
— А как всё было?
— Как-то вечером я вошла к ней в комнату. Теперь я вспомнила, да. Она сидела за столом и смотрелась в зеркало. Такое маленькое зеркальце с ручкой. Она смотрела на себя в зеркало. И вся дрожала. Не сильно, но все же заметно. Я спросила, что с ней такое, и сперва она мне не ответила. Я подошла ближе и снова спросила, как она себя чувствует. Компьютер был включён. По экрану ходила собачка. Собачка-робот. Из какой-то игрушки, наверное. Она ходила кругами, а компьютер шумел. Как-то странно гудел. Я даже не сразу сообразила, что это гудел не компьютер. Это была Анджела. Ууууууу. Что-то похожее на мелодию, я не знаю. А потом она заговорила. Она спросила: «Я когда-нибудь буду красивой?» Представляешь?
— И что ты ответила?
— Я ей сказала… сказала, что…
— Что?
— Сказала: не говори глупостей.
— Ой.
— Теперь ты видишь, какая я на самом деле?
— Ну, это нормально. Все родители так говорят.
— Да, я знаю. Я знаю. Но потом она оторвалась от зеркала и повернулась ко мне. В первый раз, как я вошла. Она посмотрела на меня, Анджела. И сказала, что в зеркале живёт злой дух. Да, именно так и сказала. Злой дух. И он пожирает её. Её внешность, её красоту.
— Неужели ты сразу не поняла, что происходит?
— Я должна была это понять. Я уже слышала про болезнь, про несколько случаев в Америке. Я должна была догадаться. Но вместо этого я решила, что у неё просто кризис переходного возраста. Девочка взрослеет, начинает задумываться о своей внешности. Господи, если бы я догадалась сразу…
— Марлин…
— Может быть, я бы сумела её спасти.
— Это вряд ли.
— Кто знает? Если бы я сразу отвела её к врачу, в тот же вечер… может быть, я бы её и спасла.
— Послушай…
— На самом деле мы с ней всё время ругались. С тех пор как папа — мой муж — нас бросил, мы с ней всё время ругались. Было так тяжело. Я не знаю. Мы с ней ссорились чуть ли не каждый день. А что я могла сделать? Как вернуть любовь, если её больше нет? Я не знала, что делать.
— Я знаю, что это такое.
— Правда знаешь?
— Я просто…
— Анджела умерла в барокамере. В резервуаре с водой. В изоляции. Мне сказали, что её убило собственное сердцебиение. Его ритмы. Жуткая музыка. Она утонула. Утонула в себе. Ей было так холодно и одиноко. Вот так она и умерла.
Я смотрела на себя в зеркало. Глаза в глаза. Обвиняющий взгляд. Я никогда себе этого не прощу, никогда. Там, в зеркале, мои губы двигались, произнося слова:
— Она уже была очень красивая. Анджела. Очень красивая девочка. Вот так и надо было сказать: «Ты уже очень красивая, а когда вырастешь, станешь ещё красивее. Ещё красивее…»
Все потерянные годы, которых уже никогда не будет, они мне виделись как упущенные мгновения, что проносятся мимо, уносятся прочь.
