Его взгляд стал холодным, колючим.
— Я устал. Сейчас я вам все расскажу. Я же вижу, как люди на меня смотрят. С каким презрением.
— Я не…
— Бля, заткнись и послушай. Я с тобой разговариваю. Делюсь сокровенными мыслями. Пытаюсь быть милым и дружелюбным, так что ты можешь хотя бы послушать.
— Я не…
— Пожалуйста, выслушайте меня. Я хочу кое-что вам показать.
— Послушайте, вы же не собираетесь…
— Что?
Он опять улыбнулся своей неприятной улыбкой, но теперь уже мягче, как будто ярость в нём перегорела. Он шагнул к багажнику своей машины.
— Оно здесь.
Он положил руку на крышку багажника. А я все пыталась понять, как далеко все это может зайти. Смогу я в него выстрелить или нет — если придётся стрелять. А может быть, просто сбежать? Ну, хотя бы попробовать.
— У меня действительно есть пистолет.
— А покажите.
Я достала пистолет из сумки. Джексон посмотрел на него, потом — на меня.
— Он заряжен? С предохранителя снят?
— Я не знаю.
— Конечно, не знаете.
— А вы знаете?
Джексон вздохнул.
— Я не сделаю вам ничего плохого. Скорее наоборот!
— Что значит «наоборот»?
— Вы же видели мои руки. Посмотрите ещё раз. Какие чистые, молодые. А музыка? Вы же слышите. Она тоже чистая.
— И что?
— Они чистые. Слушайте. У меня есть дорожные карты. Хотите взглянуть? Очень подробные карты, а главное — точные. Я знаю, где я. И знаю, куда я еду. И ещё вот. Видите? Часы.
Он взмахнул рукой. Да, у него были часы. Только я не успела их разглядеть.
— Они все чистые. Они излечились.
— Вы о чём говорите?
— Вот здесь, в багажнике. Вожу с собой. Есть ещё и другие, я думаю. Какая-то женщина в Глазго. Разные ходят слухи. Какой-то странный прибор у неё в подвале. Участки пространства, где шум не действует.
Да, теперь я вспомнила. Павлин что-то такое рассказывал про Электронный Просвет, устройство, которое очищает испорченные сигналы. Неужели оно существует на самом деле?
— Дайте мне посмотреть.
— А что? У вас что-нибудь есть? Что-нибудь, что вы хотите очистить? Есть?
Я подумала про тетрадку, про фотографию. А про что же ещё? Очистить их, излечить… пусть даже что-то одно, если нельзя сразу и то, и другое. Да, это было бы так хорошо.
— Генри, дайте мне посмотреть.
— Да, но можно ли вам доверять? Потому что меня уже пару раз чуть не убили. За эту штуку. Все хотят её заполучить. Очень-очень хотят. Я не знаю, что делать. Почему люди такие злые? Почему им так трудно проявить ко мне капельку доброты?
— Я не знаю.
— Не знаете…
Его глаза затуманились. И я вдруг поняла, что этот Джексон не припадочный психопат, а просто ещё одна одинокая, неприкаянная душа. И он тоже бежит от своих теней.
Я убрала пистолет в сумку.
Джексон это увидел и молча кивнул. Потом повернул ключ в замке, и багажник открылся.
— Что-то такое в вас есть, — сказал он. — Я подумал, вы тоже такая же. Подумал, у вас тоже есть что-то. Ну, что-то. Там, в кафе. Когда я вас увидел. Ваши глаза. Чемоданчик. Я сразу понял: вы — добрая. А я очень ценю доброту в человеке.
Он склонился над багажником и что-то там отодвинул.
— Вот смотрите.
Он сказал это шёпотом, словно боялся того, что лежало внутри. Я подошла, заглянула в багажник.
— Ну как? — спросил он.
— А где оно?
— Что?
— Я не вижу…
— Да что с вами? Вот же оно.
Он забрался в багажник чуть ли не с головой, сдвинул канистру с бензином и принялся раскидывать в стороны всякий хлам: старые тряпки, газеты, пластиковые пакеты. Кое-что из вещей выпало на дорогу. Но Джексону было уже всё равно. Он расчищал угол багажника, и теперь в его движениях сквозила какая-то лихорадочная ярость.
— Свет. Вы разве не видите? Зелёный свет. Вот он! Смотрите. Шарик света. Мигает. Осторожнее. Он очень хрупкий. Теперь видите? Видите? А слышите звук? Вы прислушайтесь. Он очень тихий. Как будто кошка урчит. Тихо-тихо. Надо прислушаться, чтобы услышать. Хотите потрогать? Давайте. Вот, приложите руку. Чувствуете тепло? Чувствуете?
— Я… я не знаю.
— Вы смотрите внимательно. Вы неправильно смотрите. Вот.
Он отошёл, чтобы не загораживать мне обзор. А я честно пыталась увидеть. Я очень старалась.
Но там не было ничего. Ничего.
— Неужели не видите? Как же так? Вы должны его видеть.
— Я вижу.
— Видите? Правда? Я так и думал, что вы увидите. Я сразу понял, что вы из тех, кто способен увидеть. Его видит не каждый, да. Далеко не каждый. Только те, которые особенные, — они видят. Вы…
— Он очень красивый.
А что ещё я могла сказать? Джексон улыбнулся.
— Ну вот. Вы. Я. У нас у обоих есть дар. И мы будем вместе.
— Вместе?
— Да, теперь, когда мы с вами встретились. Чтобы раскрыться навстречу свету и излечиться. Очиститься.
— Нет…
— Пожалуйста. Останьтесь со мной. Больше я ни о чём не прошу. Я уже не могу остановиться. Не могу им не пользоваться, не могу. Каждый раз я говорю себе: хватит. Но возвращаюсь опять и опять. Один. Возвращаюсь. Не могу остановиться. А это так больно.
Он тяжело вздохнул.
— Вы останетесь со мной?
Я покачала головой.
— Вы не хотите?
— Я не могу. Я ничем не могу вам помочь.
— Пожалуйста…
— Мне очень жаль, правда.
Я развернулась и пошла к своей машине. Она была близко, но мне показалось, что далеко. Так далеко. И голос Джексона. Он меня звал. Я оглянулась. Но только когда села за руль и завела двигатель. Только тогда.
Мужчина лежал на земле. Он поднял руки, свои красивые руки, как будто по-прежнему предлагая мне дар, которому нет ни цены, ни меры.
* * *
Не знаю, сколько я ехала. Солнце взошло. Поля у дороги постепенно сменились деревьями. Иногда мне попадались другие машины, или люди, бредущие вдоль дороги, или фермеры на полях, вдалеке. А потом начался настоящий лес, и я больше не видела ничего, кроме высоких деревьев, на которых ещё были листья.
А я ехала, ехала, ехала. Как будто плыла по течению.
Машина вдруг завиляла сама по себе. Руль едва не выскользнул из рук. Мне надо было остановиться уже тогда; и я собиралась остановиться, но машина вроде бы выправилась, и я снова почувствовала, что могу ею управлять. Моё путешествие ещё не закончилось.