У ВАС ЕСТЬ ВОПРОС, СЭР? СОЕДИНЯЮ СО СПРАВОЧНОЙ.
Шумы в волнах проводов, словно поцелуй моря. Я взглянул на экран. Для разговора осталось лишь семь единиц.
СПРАВОЧНАЯ. ЧЕМ Я МОГУ ВАМ ПОМОЧЬ? – Мужская голова заменила женскую.
– Пожалуйста, – сказал я. – Я бы хотел узнать ситуацию относительно мистера Тристана Катеррика. Его вчера арестовали. Можно узнать, где он и что с ним?
ОСТАВАЙТЕСЬ НА ЛИНИИ, СЭР. Я ЗАПРОШУ НЕОБХОДИМЫЕ ФАЙЛЫ.
– У меня осталось только четыре единицы, – крикнул я, но на линии уже играли национальный гимн, а голова ласково улыбалась.
И я ждал.
Голос включился снова.
МЫ ПОЛУЧАЕМ ФАЙЛЫ, СЭР. МЫ СВЯЖЕМСЯ С ВАМИ В САМОМ СКОРОМ ВРЕМЕНИ.
– У меня всего две единицы осталось!
Никакого ответа.
Одна единица.
ОСТАВАЙТЕСЬ НА ЛИНИИ, СЭР.
Музыка играла, и тут экран снова сделался голубым, и единицы начали возвращаться. Две единицы. Вспышка. Четыре единицы. Вспышка. И так далее, пока не дошло до десяти. Кто-то их добавлял, но не я. Наверное, копы. Чтобы удержать меня на линии.
Они запустили трейсер, отслеживающее устройство!
Проблеск языка Такшаки, дрожащий в проводах.
Я резко выдернул перо. Поганый выброс. Но, черт! Времени не было – надо сматываться немедленно.
Мы помчались вниз с холма Фаллоуфилд, как одержимые бесами, вниз к Расхолму, мимо Плат-Филдс, по направлению к забегаловке, где готовили карри. Из каждой машины, которую мы проезжали, торчали флаги, развевающиеся на ветру Пакистанские флаги. В машинах сидели азиатские семьи, они смеялись и что-то кричали, и все машины гудели, как проклятые.
Что за хуйня здесь творится?
Теперь транспортный поток замедлился, и мы оказались вблизи от нашей старой квартиры на Расхолм-Гарденз. Это было не очень приятно – увидеть наше старое логово, где все начиналось. И чем все закончилось?! И мне показалось, что Битл почувствовал тоже самое, потому что слышал, как он матерится. И это была никакая не ностальгия. Это он матерился из-за копов. Я пролез на переднее сиденье и увидел целый кордон: они стояли на дороге и направляли машины по Плат-Лейн.
Много-много копов.
– Не горячись, Би.
– Я уже закипаю, Скрибб.
– Ты блестящий пример для всех нас, Битл, но сейчас я считаю, что тебе надо взять себя в руки и не отсвечивать.
Я убрал пистолет и перо в карманы. Теневой коп высветил наш номер, но все было в порядке; этот старый фургон для развозки мороженого был чистым. И Битл держался прекрасно: откинувшись на спинку сидения, скрылся в тенях кабины. Постовой коп взмахом руки направил нас влево, на Платт, и мы медленно тащились вперед, зажатые в пробке между азиатскими машинами. Мэнди сунулась к нам.
– Что происходит, Мэнди? – спросил я.
– Эйд аль-Фитр, детка, – сказала она.
Ой, и вправду. Веселая ночка! Вляпались по самое не могу.
– Окончание Рамадана. Конец поста. Люди все поголовно сходят с ума, и иногда их просто сносит с нарезок. Вот почему здесь столько копов. Они окружили карри-забегаловку, но толпа просто рассеялась по району.
Банды азиатских подростков выстроились на тротуарах, приветствуя машины и флаги, и Битл нажал на кнопку, которая врубила музыку в фургоне. Детишки тогда прикололись. Они махали нам так, словно мы были своего рода колесницей богов мороженого, и танцевали под мелодию Морячка Папая, звучащую на предельном уровне.
Мы нормально прорвались, и повернули направо на улицу Трех Тисов. Копов здесь не было. Потом мы свернули направо – на Кларемонт Роуд. Я попросил Битла ехать помедленнее. Он так и сделал, и уверенной рукой направил нас на самом малом ходе между рядами террас. Впереди, на вершине Кларемонта, было видно, как копы блокируют Уимслоу-Роуд. Сотни азиатов двигались за заграждениями на дороге.
– Выруби это дерьмо Папая, – добавил я.
Когда музыка смолкла, воцарилась тишина.
– Какой номер нам нужен, Скрибб? – спросила Мэнди.
– Вот этот, – сказал я.
Фургон мягко остановился.
Карли начала скулить.
И вот мы на месте. Воскресный вечер, 1-го Июня. Десять тридцать вечера, Эйд.
Улица была совершенно пустынна – ни одной машины. Дом в три этажа, на первом этаже – магазин подержанных вещей под названием «Космические Осколки». Между этим домом и следующим располагалась небольшая аллея, закрытая деревянными воротами, по верху которых была протянута колючая проволока. На колючках трепетала собачья шерсть.
Карли завыла, почуяв что-то.
Дом был погружен во тьму, и только в одном окне верхнего этажа – слабое мерцание свечи.
– Плохие собаки, по-настоящему плохие собаки, не любят света, – заметила Мэнди.
Так оно и есть. И именно к ним нам и нужно.
– Посидишь пока здесь, Би? – сказал я.
Потому что никто в здравом уме не пригласит этого блистающего человека к себе домой.
– Ну да, – ответил он.
– Мы пойдем первые. Понял? Никакого героизма.
– Да какой из меня герой? – Его цвета были просто прекрасны. Такими они всегда и бывают незадолго до смерти.
– Ты держишься молодцом, Би, – сказал я.
– Я чувствую себя прекрасно.
Может быть, он все понимал. Что это конец. Но он не сдавался.
– Я просто хотел сказать... – начал я. Но слова застряли у меня в горле.
– Да ладно, забей, – сказал Битл. Как всегда, хладнокровный – даже в самом конце.
– Я горжусь тобой, Битл, – наконец выдавил я.
– Я тоже, – сказала Мэнди.
Битл снял темные очки. Посмотрел на меня, улыбнулся, потом перевел взгляд на Мэнди.
Он поцеловал ее. Это было очаровательно, и поцелуй тянулся долго.
Потом он повернулся к дому.
– У меня мало времени. Давайте уже сделаем это.
Ох, Битл.
– Мы, в самом деле, приехали, Скриббл? – спросила Твинкль из кузова фургона.
Я поглядел назад, но увидел лишь Карли.
Робосука лежала на животе, елозя по полу фургона, как змея. Передние лапы выставлены вперед, задние – чуть приподняты, хвост трубой, задница – вся напоказ, розовая и вытянутая.
– По-моему, она что-то почуяла, – прошептала Твинкль. – По-моему, у нее течка.
Да. Мы приехали. Мы уже здесь. И у всех у нас течка.
ДЕРЬМОВИЛЛЬ
Твинкль и Карли подошли к дому первые. Там была своего рода арка, с дверью в магазин с одной стороны, и дверью в квартиру на верхнем этаже – с другой. Над дверью кто-то прикрепил напечатанное на принтере объявление, гласившее: СВОБОДНАЯ ОТ ЧИСТЫХ ЗОНА. Внизу был пришпилен клочок бумаги со словами, нацарапанными толстыми неуклюжими буквами: «Если в тебе нет собаки, иди на хуй!» Над почтовым ящиком красовалась изысканно украшенная железная вывеска с орнаментом в виде завитков и надписью готическим шрифтом: ЧЕЗ ЧИЕН. На стене под ящиком кто-то вывел, как курица лапой: Дерьмовилль. Смотри под ноги. Это было написано явно человеческой рукой. Слева от звонка была рамка, в ней – фото восточноевропейской овчарки, и слова – Шагай вперед, скрась мой денек! Кто-то приклеил два голубых человеческих глаза поверх собачьих.
