Нажав на клавишу, профессор выделил в списке несколько имен.
— Таких у нас десять. Думаю, вы согласитесь, что эти данные растягивают оболочку вероятности за грань допустимых пределов…
— Я знаю одного из них, — сказала Дейзи.
— Знаете?
— Да. Эдди Ирвелла.
— Вы лично знаете его?
— Нет. Только имя. Не спрашивайте меня о подробностях. Я не помню, где слышала о нем.
— Прошу вас, напрягите память. Это может оказаться важной информацией.
— Странно, что так много людей выигрывали дважды, — сказала Дейзи. — По моим грубым подсчетам, их быть не больше двух.
— Я согласен с вами. Давайте назовем это меткой аномалии. А что вы скажете о данном результате?
Хэкл выделил в списке два имени.
— Дженис Элбрайт и Джеральд Хенсон. Каждый из них выиграл по три призовые половинки.
— Нет! Такого быть не может!
— Неужели? Разве вы еще не поняли, что Домино Удачи не следует обычным правилам? Иногда вера в победу увеличивает вероятность выигрыша.
— Только в том случае, если игра проводится на основе ваших разработок.
— Хорошо. Допустим, я ошибся. Тогда взгляните на следующий список.
Он щелкнул кнопкой мыши и открыл новое окно.
— Здесь перечислены жертвы так называемых убийств из зависти. Пятнадцать игроков, найденных с призовыми костяшками в руках. Присмотритесь к именам.
Дейзи взглянула на список. Двое из погибших уже упоминались в их беседе.
— Я не совсем понимаю…
— Все очень просто. Элбрайт и Хенсон были убиты после трехкратных выигрышей. Это можно объяснить теорией вероятности? Вряд ли! Значит, еще одна метка аномалии.
Хэкл выключил компьютер.
— Вашим следующим заданием будет сбор данных о судьбах людей, выигравших призовые половинки. Вы согласны?
Дейзи обошла стол и села в кресло напротив профессора.
— Хорошо, — сказала она. — Но эту пару как раз и убили за то, что они трижды выиграли приз. Чрезмерная зависть.
— Возможно. Я постараюсь разузнать адреса тех десяти счастливчиков, которые имеют по два выигрыша. Скажите, если один из них выиграет в третий раз и затем его убьют, вы измените свое мнение?
— О чем вы говорите? Вы считаете, что эти убийства совершает АнноДомино?
— Да, я так думаю. Под прикрытием убийств из зависти. Что касается полиции, то она прикормлена организаторами лотереи и бездействует.
— Нет. Это может навредить репутации Мистера Миллиона. Зачем ему убивать игроков?
— Я полагаю, вы слышали о баловнях фортуны?
— О врожденных везунчиках? Конечно. Вы считаете, они действительно бывают?
— А как еще объяснить наличие игроков с тремя призовыми выигрышами? Что бы вы делали на месте Мистера Миллиона? Позволили бы этим вымогателям расхищать ваши деньги? Конечно, нет. АнноДомино устраняет везучих понтеров. Агенты компании убивают носителей удачи. Теперь вы понимаете безотлагательность проблемы? Лично я не могу оставаться в стороне, наблюдая, как гибнут невинные люди. Да и как бы я мог позволить такую несправедливость?
Поразмышляв над словами профессора, Дейзи решила не делать поспешных выводов. Прежде всего речь шла о чужом описании мира. В нем не было законов математики. Она не видела причин для участия в сомнительном проекте Хэкла. Не видела мотивов, которыми могла бы руководствоваться в будущем. Да, он собрал какую-то статистику, однако ее смысловое наполнение было недостаточным. К тому же Хэкл говорил об убийствах!
— Вы не убедили меня, профессор.
— Конечно, я понимаю. Но это только начало…
— Никто не знает истинную личность Мистера Миллиона. Его безопасность обеспечивается на правительственном уровне. Нам не взломать такую защиту.
— Взломать можно все что угодно. Что касается Мистера Миллиона, то я знаю, кто он такой.
— Вы знаете?
— Думаю, да.
— А мне расскажете?
Какое-то время Хэкл смотрел на Дейзи, словно изучал ее — словно решал запутанное уравнение. Затем он начал свою историю.
Играй и выигрывай
В детстве я был ужасным ребенком, с явной тягой ко всему плохому и с презрительным отвращением ко всему хорошему. В этом можно винить мое воспитание или место рождения. Или даже время рождения — 1941 год. Я и мои сверстники были зачаты войной. Впрочем, мне не нужны оправдания. Будучи ребенком, я всего добивался сам и, естественно, интересовался только своей персоной. Моим кредо был лозунг: «Пусть мир катится в задницу». Поверьте, я знал такие слова с четырехлетнего возраста. С моим появлением начальная школа стала зоной бедствия. Я не желал учиться и не давал заниматься другим. Учителей это мало тревожило. Они тоже барахтались в помойной яме Дройлсдена и считали школу питомником для идиотов. Богом проклятая свалка никому не нужных душ. Поймите, это ключ к объяснению того, что случилось позже. Никто бы даже пальцем не пошевелил, если бы вместо учебы мы однажды поубивали друг друга. Могу честно сказать, что когда в семилетнем возрасте я отправился в младшую школу, мое знание мира ограничивалось кончиком носа. Я с трудом писал свое имя и не верил, что когда-нибудь научусь сложению простейших чисел. Забавно, но в классе я не считался самым худшим учеником, хотя и находился в списке неуспевающих.
Младшая школа ничего не изменила. Учителя заботились о нас еще меньше, чем в начальной школе. Я подозреваю, что они видели в детях потенциальных бродяг и поэтому не давали им даже унции знаний. Мой первый год обучения запомнился мне только радостью от наступления летних каникул. Я не хотел возвращаться в школу, считая дальнейшую учебу абсолютно бессмысленной. Однако угрозы отца и порка ремнем заставили меня вернуться в класс. Он теперь назывался 2 «С», и в первый же день директор школы сообщил нам о том, что у нас будет новая учительница. Он сказал, что она займется нашим воспитанием. Мы решили превратить ее жизнь в невыносимый ад. Именно по этой причине от нас и ушла наша прежняя учительница. Директор познакомил нас с мисс Сейер. Она показалась нам слишком молодой. Я думаю, в ту пору ей было не больше двадцати. Никто не знал, откуда она приехала и по какой причине устроилась работать в школе. Вполне возможно, это было ее наказанием за какое-то преступление. Директор оставил нас с ней и ушел.
Мисс Сейер осмотрела класс и улыбнулась. Некоторые девочки начали хихикать. Она даже не сказала нам «привет» и не сделала перекличку по именам и фамилиям. Я никогда не забуду ее первые слова:
— Кто может сказать мне, сколько детей в этой комнате?
Она смутила нас настолько, что некоторые ребята привстали с мест и попытались посчитать количество учащихся. Я оказался одним из них, но самым большим числом у меня было тринадцать.
