Машина под мягкое гудение ванкелевского двигателя тронулась с места.
Ну и что такого, подумал Грамматиков, если Борис Дворкин как следует повозился с программно-аппаратным Борей-Два, то вполне мог протащить его достаточно далеко по шкале искусственного интеллекта. И сейчас у Бори-Два собственная разумность и чувство юмора на уровне доцента провинциального института.
4
– Мы хотели изменить мир в лучшую сторону, чтобы люди стали разумной силой, а материя – мыслящей.
Это утверждение выглядело как визитная карточка организации маньяков. Впрочем, до войны и шариков в ягодицах Грамматиков мечтал о том же самом.
– Кто «мы»? – напористо поинтересовался Грамматиков.
– Группа энтузиастов, вятичи, кривичи, радимичи, известный тебе Вовка Кренделевич. Ему – светлая память, погиб геройски на войне. Мы хотели, чтобы нанотех сделал жизнь каждого осмысленнее. Поэтому ты, как «каждый», стал чуть ли не главным действующим лицом.
Ответ был по-сектантски хитрым. Никаких конкретных имен, за исключением мертвого Вовы.
– А вы моего согласия спросили? За счет моего здоровья вы провели тайный эксперимент. Что, разве не правда?
Вопрос не смутил собеседника.
– Отчасти правда. Нам был нужен этот тайный эксперимент позарез, как дыхание рот в рот небезызвестной мертвой царевне. Увы, государственные лаборатории связаны массой бюрократических ограничений, а частные продали бы нас с потрохами... Но тебе ведь было интересно, ты мечтал о том же, и, значит, твое согласие мы все-таки получили.
– Ну и? Теперь ты, конечно, скажешь, что эксперимент с техножизнью вышел у вас из-под контроля.
– Да, вышел. – Голос Бориса-Два удачно помрачнел с помощью эмоционального интерфейса. – Вышел, Андрюша, потому что началась война.
– Из-за этого эксперимента?
– Да, типун тебе в штаны. Война случилась по вполне естественным причинам. Что-то отнять, что-то сломать, кого-то опустить. Может даже, все отнять и всех опустить. Пока агрессоры нас имели по полной программе, техножизнь была предоставлена самой себе, и будь уверен, она зря времени не теряла.
Борт-компьютер был скорее всего запрограммирован Борисом Дворкиным, его стиль. Но нельзя исключать, что некий программист просто имитировал стиль Бори. Чтобы не лохануться, надо быть осторожным, побольше слушать и поменьше говорить.
– А ты уверен, что она существует? – спросил Грамматиков.
– Если бы я не был уверен, то спокойно сидел бы дома и пил бы японский чай с русскими довоенными сушками. Она существует, да еще в двух формах. Есть две техножизни. Одна – светлая и одна умная, которую породили мы. А другая – примитивная, темная и коварная, созданная командой Леры Найдорф. Про светлую мне, собственно, нечего тебе рассказывать, кроме того, что ее надо найти, а вот темная неплохо показала себя в тех прозрачных демонах, с которыми ты недавно повстречался. Это своего рода диффузный паразитический организм. Он вызывает серьезные изменения в человеческом теле, аж на уровне белковых комплексов, отчего происходят дипольные сдвиги и много еще чего. Белки начинают играть как бы в одной команде. Меняются коэффициенты отражения и преломления света у тканей тела. Распределяясь в управляющих зонах мозга, темная техножизнь форматирует его под загрузку сложных психопрограмм. Более того, она встраивается в генетический аппарат и усиливает регенеративные способности...
Грамматиков заметил, что Борис-Два увлекся как школяр, описывающий одноклассникам то, что он подсмотрел намедни в раздевалке для девушек.
– Стоп, машина, сейчас не надо сказаний, ведь меня могут в любой момент остановить и попросить на выход с вещами. Конкретно, где искать светлую техножизнь?
– Если б я знал. Вопрос еще и в том, кто быстрее до нее доберется. Одна наша общая знакомая или мы. И если честно, будь здесь тотализатор, я бы поставил на Веру.
Помимо своей воли Грамматиков стал вспоминать темные солнца Вериных глаз, обволакивающую мягкость ее движений, струящиеся линии ее тела, и голубые змейки, выскочившие из под ее ногтей...
– Да, барон, она не просто блядь в третьем поколении, но еще и монстр. С Найдорф может сотрудничать только монстр, такова аксиома. И я подозреваю, что Верка кинула нас и перекинулась в банду Леры Найдорф еще до войны. В команде Найдорф очень серьезные наноинженеры. Они превратили Веру в богиню смерти Кали, обвешенную кишками патриотически настроенных мужиков...
– Но почему этой суперкоманде суперинженеров не создать светлую техножизнь самостоятельно?
– Пытаются создать. Но светлая у них не получается, потому что они – гады, коллаборационисты и наемники. И даже у нас ничего не выйдет, потому что Вова Кренделевич – мертвый герой. Как он там кудесил с нанокристаллами, история не сохранила, начальные условия эксперимента восстановить просто невозможно.
Где-то под ложечкой у Грамматикова образовалась тоскливая пустота. Он порыскал в бардачке и нашел пакетик с суповым гелем. Потер ее в руках, запустив химическую реакцию, которая превратила холодный гель в теплую суспензию. Через несколько секунд опрокинул себе в рот нечто напоминающее по вкусу вареную штукатурку. От высокотехнологичного супа пустота несколько сгустилась, но тоски меньше не стало.
Назад дороги нет, а впереди – черная дыра. Борис Дворкин – в лучшем случае скользкий делец, который мутит воду, надеясь хоть чем-нибудь поживиться.
– Послушай, а почему бы мне сейчас не выйти из этой машины? Ты мне и так уже создал кучу неприятностей. Кто бы ты там ни был, Боря-Один или Боря-Два, я не собираюсь искать для тебя светлую техножизнь, подставляя задницу своре найдорфских демонов. Останови-ка.
– Здесь нельзя. – Боря-Два и в самом деле уже свернул на Невский, залитый как будто жидким огнем. Наполненные плазмой праздничные пузыри летели по программируемым траекториям, образуя свадебные шлейфы за каждой машиной. – Да и вообще, барон, мы можем сегодня неплохо повеселиться. Глянь, кстати, направо. Экая конфетка катит.
В пестром автомобильчике на соседней полосе и в самом деле ехала девчонка что надо.
– Если бы ты даже мог выполнять роль фаллоимитатора, я бы как-нибудь обошелся без тебя.
– В самом деле? А тачка-то моя. И я всегда могу дать пару ценных советов молодому неопытному другу. Вот как ты думаешь, Грамматиков, что нужно для любви?
Нет, эта железяка сильно действует на нервы, вся – в своего творца господина Дворкина.
– Что нужно некоторым для любви? Мономолекулярный презерватив с музыкой и усиками.
– Мне жалко тех девушек, которые с тобой были знакомы. Или таких почти не было? Для любви, Андрей, нужны цветы.
– Цветы? – Грамматиков переспросил, чувствуя, что в его голове слова Бори-Два находят какой-то смутный отклик.
– У тебя ведь была контузия, Андрей?
Грамматиков почувствовал острое желание вырвать Борю-Два из отсека, где он скрывается, чтобы задрыгал проводками, подлец... Ну сколько можно терпеть?
