– Вообще не мешало бы с ним разобраться, – сказала Нина со святой простотой героини вестерна, из чего сразу становится ясно, что «мы его сделаем».
– Забудь. Его, подлеца, охраняет дивизия ирокезов в полной боевой раскраске.
– Я... я никогда бы с ним не стала... честное слово.
Я вижу в полумраке, как она приподнимается... и стягивает кофточку. Под ней ничего лишнего. Против такой «помощи» я, естественно, не возражаю.
Выдающие африканские выпуклости Мириам как-то сминали меня, делали маленьким и слабеньким, превращали из самца в щенка, смущенно виляющего хвостиком. Они не внушали мне никакой уверенности в том, что смогу дать достойный мужской ответ. А Нина, разоблачившись, стала похожа на тех отзывчивых девчат из заводского общежития, которые помогают нам по-быстрому превратиться в мужиков. Когда такая девчонка появляется перед тобой и простым житейским движением избавляется от кофтюли, ты думаешь: «Как же я жил без нее». Правда, минут десять спустя ты начинаешь рассказывать ей, что у тебя много дел и вообще пора... Но в отличие от фабричных девчат на левой груди Нины видна сеточка фотонических татуировок – тоже готская. Можно, пожалуй, представить, как Макарова-Нильсен выглядит на готских тусовках, где молодежь без зрачков занимается чем нибудь вроде пожирания живых змей и пауков под завывания кибердухов из группы «Ма Размус». Чувствую, что смотрится это кошмарно, хоть «змеи» и «пауки» – это лишь биомехи, протеиновые, вполне съедобные, ни капельки не ядовитые...
Можно представить, но не хочется. Ведь туманная юбочка Нины словно живая сползает вниз, превращаясь в золотую кляксу у ее ног. Все, время протягивать руки.
И тут я вижу, что прямо позади Нины возникает Мири.
Нина перехватывает мой взгляд, в панике оборачивается, ее рот открывается, чтобы закричать.
Далее все происходит как-то автоматически. Из моей руки – из руки Негра – выскакивает тонкая голубая змейка. Негр уверенно управляет кусари с помощью виртуального джойстика и быстро выбирает в меню средство воздействия на нервную систему девушки. Негру не свойственно никакое джентльменство, поэтому головка кусари кусает девушку в шею и блокирует ее тройничный нерв. Затем головка делает бросок в мозг Нины. Девушка быстро складывается на ковер и застывает в компактной позе зародыша.
Отчуждение от тела исчезло. Я инстинктивно закрыл глаза, чтобы не видеть ужасной сцены.
– Ау, мальчик, очнись, стриптиз закончился. Иди умой личико и поменяй трусики.
Я с усилием приподнял веки, которые стали тяжелыми как старинные шторы. Над неподвижной Ниной стояла Мири в позе амазонки – сейчас прямо поставит на скромно лежащее тело свою длинную ногу. В полумраке эфиопка напоминала живую тень, сгусток мглы, явившийся из ада, чтобы разрушить любовь, воспользоваться чужой кредиткой или как-нибудь еще надругаться над невинной душой.
– Слушай ты, зверь из джунглей, а я, как мужик, имею на что-то право? Или ты ей просто позавидовала?
– У меня на родине не джунгли, а цивилизация постарше европейской, да и ты давно уже один контур от мужика. Поэтому сразу с этой путанкой раскис, стал секреты выдавать. Ты, видимо, забыл, что ты тут живешь и здравствуешь, пока удачно косишь под Грамматикова. А если ты не Грамматиков, а простой Негр, то тебе нечего делать на столь шикарном корабле, милости просим за борт.
– И дураки же вы! Насколько мне хватит убедительности, если вы будете все время ходить за мной по пятам на манер папы Карло и дергать за ниточки.
– За убедительность отвечаем мы, – отрезала Мири.
– Нина никогда бы не заложила меня.
– Она и жениху обещала не спать до свадьбы с посторонними мужчинами. Да не кипятись ты, она в порядке. Очнется минут через двадцать с прочищенным гиппокампом
[32]
, и не будет помнить ни слова из того, что ты ей здесь наплел. Зря старался, милок. Девушка эта нам нужна лишь как суженая старпома Зайтсефа, а с расширенной ролью твоей соратницы и любовницы а-ля Инесса Арманд она не справится. Дуреха же, невооруженным глазом видно. Потом пришлось бы ее ликвидировать, и этот грех на тебе был бы. Теперь по-быстрому отнеси ее тушку на диван.
И хотя мне подобало свирепеть и мстить, ничего похожего на благородное бешенство во мне не вспыхнуло. Я послушно отнес Нину на диван, в последний раз почувствовав тепло ее тела.
– Все, Мири, пошли отсюда, неуютно здесь.
– Каюта-люкс защищена от подслуха и подсмотра, до подхода робостюарда еще четверть часа. Так что, обстановка шепчет.
Мири щелкнула пальцами и в воздухе прорезалось пять виртуоков, напоминающих арочные средневековые окна.
Один из виртуоков перекрыл все остальные. Через него был виден большой город на берегу моря. Городской сити, переходящий с берега на мелководье, изрядно «зарос» наноплантовыми небоскребами; некоторые из них напоминали кактусы, другие – кустарники, третьи – осиные гнезда. Башни были переплетены между собой ниточками эстакад, по ним неслись, как нервные импульсы, светлячки машин. Это, пожалуй, похоже на Питер. Взгляд с северо-запада на питерскую лагуну – видны всполохи на куполах бахаистского собора в Кронштадте...
Не так уж далеко от города, на водной глади, появляется вспучивание, напоминающее крутую спину морского монстра. От него, закручиваясь и обретая насыщенную окраску, поднимается смерч. Он более всего напоминает кувшин, который обретает форму под руками невидимого, но исполинского гончара. Вода отходит от берега, смерч ее засасывает, на оголившемся дне уже виден строительный мусор, облепленный наноплантовыми отходами. Уже завращались что есть мочи ветряки, вставленные в перемычки между наноплантовыми башнями. Чуть подальше возникают такие же «вспучивания», целый косяк.
Мульт, конечно, классный, впечатляющий. Смерчи тянутся к небесам, они напоминают исполинских червей, вставших потанцевать танго. Смирные небеса моментально сменяются мрачными грозовыми облаками. Еще немного и головы смерчей входят в набрякшие тучи. А потом смерчи начинают движение по поверхности моря.
Сейчас четыре смерча напоминают апокалиптическое животное, коня бледного. Не помешала бы музычка из фильма «Годзилла-2017», но для зрителя и того, что есть, вполне достаточно.
«Конь» шагает к городу, его ноги довольно забавно скользят по поверхности моря, словно конечности водомерки. Когда он накрывает город сверху своей тушей, ноги эти длиннее и толще любой из наноплантовых башен Сити. Разгулявшийся ветрюга срывает рекламные биллборды, шутя сдергивает листы кровельного железа.
А потом конь как бы начинает приседать. В верхней его части кипит вода, под ним крепчающий закручивающийся вихрями ветер. Вот уже в воздух взлетают песчинки автомобилей, листики крыш, ниточки магистралей и кабелей. Из вскрытых домов летит все подряд. Дрожат небоскребы, они шатаются как раненые животные, а потом валятся набок и разлетаются словно горстки пыли. Приходит конец и наноплантовым башням. Только они не дробятся в щебень, их вырывает целиком, будто водоросли. На месте города остается воронка, над которой кружат миллионы тонн мусора. Но в эту воронку, как в котел, обрушиваются отовсюду миллионы тонн воды. На месте большого города кипит море – словно суп в исполинском котле. А смерчи, вернее апокалиптический монстр, неторопливо бредет дальше, на восток, бросая огромную тень на испуганную землю.
