Я посмотрела на Марину — мы все посмотрели на Марину — и увидела в ее глазах то же самое выражение, что и пару часов назад, когда я рассказала ей про ПолуПлоть, когда она сунула палец в банку и попробовала на вкус мертвое семя бога. Прикрыв глаза, с покосившейся тиарой на взбитых в высокую прическу волосах, с губами, припухшими от недавней инъекции коллагена.
Похожая на спятившую Бетти Бу, подавшуюся в серийные убийцы.
ПолуПлоть подошел ближе: он шагал по шпалам так легко, что казалось, будто он парит над ними. Вокруг шастали жирные хвостатые крысы, привлеченные исходящими от него токами. Стоя в тени, я и девочки видели осыпавшиеся с него, словно искры, образы, вос-поминания, видения будущего, словно он был психическим жестким диском, с которого считывалось содержимое.
Мария задумчиво кивнула головой. Да, этот фальшивкой никак не был.
Мы дождались, когда он очутится под нами, возле лаза, ведущего в его логово, а затем взяли в руки наше оружие.
Обрушившись на ПолуПлоть ослепительным каскадом губной помады, лака для ногтей и стилетов, мы принялись убивать и насиловать новообретенного бога.
Чуть-чуть позже мы лежали вповалку на путях подземки, окровавленные, усталые, возбужденные, остывая после оргии. Наши наряды были порваны, смяты, наши мозги гудели от энергий, которые наполняли ПолуПлоть перед тем, как мы выпотрошили его. Это было куда круче секса.
Перекатившись на бок, я прислушивалась к тихому, усталому смеху подруг. Мы лежали, положив головы друг другу на бедра, прислонив затылки к спинам, прижавшись друг к другу. Из-за молочно-белого плеча Элизабет я наблюдала за Мариной.
Марина лежала, прислонившись к металлическому ограждению, тянувшемуся вдоль стены тоннеля — то ли для того, чтобы камни из кладки не падали на поезда, то ли для того, чтобы помочь бедняге, упавшему в желоб с рельсами, выбраться оттуда. Ее длинное фиолетовое платье было разорвано сверху донизу, так что было видно все тело Марины. Капля крови в ранке на ее бедре набухла, словно слеза, и скатилась вниз. Волосы, скрученные в густые, слипшиеся от лака локоны, лежали на земле параллельно ее длинным ногам. На лице у Марины светилась широкая ухмылка.
Внезапно она резко перестала пялиться в потолок и посмотрела на меня. Я не успела отвести глаза в сторону. Она и раньше не раз подлавливала меня, когда я ее разглядывала, и всегда смотрела на меня с этаким видом застигнутого врасплох ангела.
Она послала мне воздушный поцелуй испачканными в крови пальцами.
Я поймала его в свою грязную ладонь и прижала к сердцу перед тем, как повалиться на спину.
Когда мы добрались до дому, Эстер уже поджидала нас. Она сидела верхом на выкрашенной бронзовой краской бочке из-под нефти, а на лице у нее сияла такая широкая ухмылка, что было ясно — без наркоты здесь дело не обошлось. Ее рассеянное от воздействия мескалина внимание сразу же сфокусировалось на нас, стоило нам войти во дворец. Каким-то образом она сразу же вычислила в толпе меня.
Наградив меня еще одной кошачьей улыбкой, она расплела свои элегантные лодыжки и снизошла с бочки на землю. Стряхнув чешуйки ржавчины с ягодиц, она встала, наклонив голову набок. Просто ангел сраный какой-то.
Остальные тем временем разбрелись по своим местам — одни взгромоздились на стропила или на лестницы, другие улеглись на койки, матрацы или в пустые ванны. Они возбужденно тарахтели, все еще не остывшие от оргазма или чего покрепче. Марина подошла ко мне, обняла за талию, положив ладонь мне на живот. Стоя так, мы смотрели на Эстер.
— Эстер! — сказала Марина с легким материнским упреком.
Эстер положила палец себе в рот, изобразив в ответ капризную девочку. Хихикнула.
— Мамочка вернулась! — пропищала она.
Марина направилась к Эстер, но я не отставала от нее ни на шаг; она была теплая, и мне не хотелось расставаться. Протянув руку, Марина стерла что-то с подбородка Эстер. Ясно без объяснений, что это была полоска молочно-белой жидкости.
— Ты ходила сегодня на охоту, детка?
Эстер кивнула:
— Угу.
Затем она зыркнула в мою сторону, и я тут же почувствовала, как увяли во мне все недавние восторги, и мне стало кисло.
— Я тоже неплохо порезвилась.
Глаза Эстер просто сверкали, в них сверкали огни фейерверка; явно всю эту ночь она потребляла в неумеренных количествах продукты с высоким содержанием рибонуклеиновых кислот. Покачнувшись, она, чтобы не упасть, уперлась одной ладонью в бочку. На нас уже с любопытством смотрело несколько девушек, привлеченных нашей беседой.
Затем Эстер снова сунула палец к себе в рот, потом вытащила его и провела им по лицу. На коже остался темный след. Когда Эстер заметила это, она уставилась на бочку и принялась хихикать как сумасшедшая.
Тогда Марина отпихнула ее в сторону и сорвала с бочки крышку, как-то умудрившись при этом не поломать своих двухдюймовых коготков. Я только-только успела сунуть туда нос, как Марина нахлобучила крышку обратно, но того, что я увидела, мне и так хватило на всю жизнь.
Как она его туда запихала, этого я никогда не узнаю.
Я сразу догнала, кем он не был, этот сложенный пополам парень с елдой, которую Эстер затянула у основания куском стальной проволоки, чтобы продолжать отсасывать у него, когда он откинет копыта.
Это не был РеДМеТаЛ, хотя именно на это ставила Эстер.
Не прошло и пары секунд, как я догнала, кем он был — тем самым парнем из клуба неделей раньше, который сказал мне, что, может быть, он и есть РеДМеТаЛ. Возможно, он прогнал ту же самую телегу и для Эстер, а может быть, это и не потребовалось — все зависело от того, как сильно ее колбасило. Короче говоря, девица приняла желаемое за действительное.
Мы избавились от этой бочки, долив в нее цемента для весу и утопив в ближайшей реке. В нашей тусовке мы знали, как сделать так, чтобы мужчина сгорел дотла — неважно, в пламени страсти или в огне паяльной лампы. Я оставалась вместе с Мариной, пока у Эстер не кончился отходняк, — а отходняк был еще тот.
Она то выла белугой, то пыталась, матерясь, выковыривать себе вены из рук когтями. Я стояла рядом, обняв Марину сзади и положив ей ладони на лобок, но жалости к Эстер во мне не было ни капли — только мрачная радость.
Эта сука, как только поняла, что ее опоили наркотиками, сразу же вычислила, с какой целью я все это затеяла и отреагировала на это так, как нам, конченым стервам, и положено.
Но я была отомщена.
— Мамочка! Мамочка! Ради Бога, помогите! — верещала Эстер, обращаясь то ли к нам, то ли к себе, то ли вообще непонятно к кому.
Я спокойно смотрела на то, как ее плющит в агонии, обнимая Марину, мою вторую мать, мою сестру, нежно лаская ее в такт с пульсацией крови, вытекавшей из распластанных вен Эстер.
Круче ночи в моей жизни еще не бывало.