Вспомнились слова Роберта Аткинса:
«Ответ совсем не обязательно находится в той же плоскости, что и вопрос. И то и другое — только условности сознания».
В груди шевельнулось что-то острое и ноющее, похожее на тоску. Громов, наверное, в сотый раз за прошедшую неделю удивился, до какой же степени ему не хватает морщинистого, полупарализованного, старого квантоника из Накатоми — учителя Гейзенберга.
Внизу экрана вспыхнула красная плашка. Появилось предупреждение: «Ученик Громов, суммарное время, проведенное вами в нейролингвистической среде, приближается к критическому. Через десять минут вы будете принудительно выведены из системы».
— Черт, — беззвучно выругался Громов.
Его пальцы снова быстро заскользили по длинным спискам файлов, открывая архивы и каталоги. Перед глазами неслись обрывочные фразы.
Проект «Моцарт» — программа-композитор...
Способность писать музыку — квинтэссенция способности человеческого сознания создавать гармонию и упорядоченность из непредсказуемого хаоса. Никто никогда не знает, как изменится мелодия, как будет звучать полифония, каким будет аккомпанемент...
Мелодия — застывшее чувство...
Творить музыку — единственная область, где до сих пор нет аналога человеческому сознанию.
«Моцарту» так и не удалось пройти дальше примитивных гармонических рядов...
Пальцы Макса бежали по кнопкам и окнам нейролингвы с немыслимой скоростью.
— Это здесь... это здесь... — беззвучно шептал он пересохшими губами, открывая окно за окном. Теперь он видел только отдельные слова в нужных документах. Он не мог объяснить, почему именно эти документы, почему именно эти слова. Но где-то в их последовательности был ключ к пониманию. Ключ к правде. Он гнался за ним. Нечто. Все время ускользающее. Макс был почему-то уверен, что как только найдет то, что ищет, — поймет все, что с ним произошло за последние дни. Быстро бегущие цифры обратного отсчета в нижней части экрана только подстегивали азарт.
Музыка... квинтэссенция... аналог... уникальное свойство... невозможно передать... нельзя научить... нет логической последовательности... невозможно... противоречит сути программирования... нельзя выстроить последовательность... функция невозможна...
Резкий звук. Перед глазами Громова на мгновение вспыхнула красная предупреждающая лампочка.
— Нет, еще минуту, Дженни! — крикнул он, от волнения назвав интеллектуальную систему по имени.
— Продолжите завтра, ученик Громов, — ответил ему непреклонный безэмоциональный голос интеллектуальной системы.
— Черт! — выругался Макс, снимая линзы.
Вокруг царил полумрак. Похоже, профессор Борисов давным-давно ушел, оставив в лаборатории только базовое освещение.
Макс посмотрел на часы — уже далеко за полночь. Голова разламывалась. Громов поискал глазами анализатор рабочего времени. Провел по нему карточкой. По экрану анализатора побежали строки.
Суммарное количество часов в нейролингвистической среде за сутки — 12.
Общее количество загруженной информации — 4 гигабайта.
Внимание: перегрузка!
Рекомендации: воздержаться от Сетевых игр в течение недели. Пройти не менее трех процедур релаксации. Первую — немедленно.
Анализатор тут же выдал форму направления в медблок. Маленький прямоугольник прозрачного пластика со штрих-кодом.
Громов с досады смял его в руке и хотел бросить в ведро. Но Дженни его мгновенно остановила. Голос программы был укоризненным:
— Ученик Громов, я все вижу. Получите новое направление и следуйте в медблок. Сейчас же. Если, конечно, не желаете узнать, чем чреваты для учеников первого года дисциплинарные взыскания.
Из прорези анализатора тут же вылез еще один прозрачный прямоугольник со штрих-кодом.
Макс сердито выхватил его и зашагал в медблок. Дверь лаборатории бесшумно закрылась за ним. Послышались легкие сухие щелчки множества закрывающихся замков.
Громов прошел по коридору метров десять, идея посетить медблок перестала казаться ему такой уж неудачной. Руки мелко дрожали, во рту противно покалывало. По всему телу пошла холодная испарина. Голова кружилась. Слегка подташнивало. В ногах тоже ощущались противная дрожь и слабость. Сердце затрепыхалось часто-часто. Перед глазами появились зеленые звездочки. Все признаки перегруза.
— Только этого мне не хватало, — прошептал Макс, рухнув на первую попавшуюся скамейку и прижавшись спиной к стене.
Он закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул. Кто-то тронул его за плечо.
— Эй, ученик, вам нужна помощь?
Это оказался охранник. «Где же они прячут этих пехотинцев в черном?» — подумал Макс и даже улыбнулся сквозь дурноту.
Охранник тем временем взял у него пластиковую карточку и считал штрих-код сканером.
— Быстро! Медицинскую помощь в третий блок! — крикнул он, схватившись за биофон, болтающийся на ухе. В целом похожий на обычные — только больше размером и с прицельным локатором. Точно таким же, как у Дэз. Позволяет направлять волну на нужный объект и слушать, что тот говорит или делает.
— Не надо, — Макс вяло попытался сопротивляться. — Я сам дойду.
Но в конце коридора уже появилась машинка-робот. Она быстро, с легким жужжанием подкатила к скамейке. Охранник пересадил Макса в салон. Сверху тут же упала кислородная маска и анализатор биологических параметров. Громов обреченно надел маску, застегнул на запястье браслет анализатора и откинулся назад. Сиденье тут же мягко опустилось.
Сквозь полудрему Громов безучастно наблюдал, как машинка подвезла его к барокамере. Выдвижное сиденье поднялось вровень с дном капсулы. Включились мягкие ролики, и Макс комфортно переплыл на пенный матрас.
«Прямо как на облаке», — подумал Громов, ощущая всем телом уют и комфорт.
Верхняя крышка барокамеры, похожая на половинку гигантского прозрачного яйца, мягко, с приятным гудением опустилась.
— Спокойной ночи. Приятных снов, — раздался в ухе голос интеллектуальной системы.
— Спасибо, Дженни, — ответил Макс, медленно проваливаясь в качественный расслабляющий магнитный сон.
«Ладно, в конце концов, похоже, что релаксация для меня сейчас будет очень кстати», — лениво подумал Макс, удивляясь покладистости своих реакций. Что бы ни предложил ему Эден — он со всем соглашается.
«Веду себя так, будто все время сплю и вижу странный сон», — отметил он, удерживая себя на самой кромке бодрствования.
Громову всегда нравилось это состояние. Когда уже не можешь контролировать свое сознание, а превращаешься как бы в постороннего зрителя и безучастно следишь за причудливыми виражами собственных мыслей. Почему-то снова вспомнился квантоник из Накатоми. Если представить, что говоришь с ним, — мысли начинают формулироваться, облекаться в слова, фразы. Они обретают реальность. «Все, что со мной произошло за последние дни, — это так странно, а я совсем не удивлен. И это самое странное, вы не находите, учитель Гейзенберг? Это прямо как шкатулки-криптексы, о которых вы нам рассказывали. Головоломки, которые сами по себе и отгадка, и шифр. Сначала буквы надо правильно выстроить — если слово то, шкатулка откроется. Пока не узнаешь слово, не разгадаешь шифр, а что за шифр, можно догадаться, только составив список возможных слов. Задача, не имеющая прямого логического решения...»
