Вронский пошёл в свою комнату и машинально включил телевизор. Новости, ток-шоу, сериал… Алексей нервно, всё быстрее и быстрее перещёлкивал каналы. Реклама, сериал, реклама, реклама… Придя в бешенство, Вронский встал и выключил телевизор. Потом пошёл на кухню, вытащил из холодильника пакет с охотничьими колбасками, разложил их на решётке для гриля и засунул в микроволновку. Проснулся чудовищный аппетит. Алексей нарезал большими ломтями батон и принялся намазывать каждый кусок маслом. Нетерпеливо накромсал сыр, а потом, даже не став снимать корочки, положил четыре куска на хлеб и жадно откусил.
— М-м… — промычал он, испытав настоящее блаженство от кисловато-сладкого, ни с чем не сравнимого вкуса сыра с булкой. Алексей щёлкнул кнопкой чайника, и тот через пару минут закипел. Бросив заварной пакетик в большую кружку, Вронский всыпал туда три ложки сахара и залил всё кипятком.
Через пять минут Вронский уже сидел за столом. На одной тарелке перед ним лежало пять бутербродов с сыром, на другой — горка аппетитно шкворчащих колбасок.
Включив кухонный телек, Алексей стал смотреть советский фильм про рабочих и даже втянулся. Кино оказалось в натуре ништяк, хоть и не цветное. Через час Алексей объелся, прикончив весь сыр, масло и истекающие жиром колбаски. Фильм закончился, что называется, «руллес». Девица бросила директора клуба и вернулась к своему стахановцу. Алексей обрадовался, потому что бабища была, прямо скажем, недалёкого ума и весьма сомнительной внешности. Такой со стахановцем в самый раз. А директор клуба ничего, стильный даже для своих времён. Конечно, ему такая дурища надоела, с ней ведь и поговорить не о чем. Он ей про Вагнера, а она ему в ответ про свою прядильную фабрику! Б-р-р!
Вронский переключил на MTV, сделал погромче и удалился в ванную. Зеркальные стены отразили его тело. Алексей придирчиво разглядывал себя. Родители-спортсмены наградили сына отличной конституцией. При росте метр восемьдесят Алексей обладал идеальной по пропорциям фигурой. Мышцы — рельефные от природы — за два года тренировок стали отчётливо видны. Вместе с тем тело его обладало изумительной гибкостью. На смуглой коже были отчётливо видны тёмные терракотовые соски. Вронский с удовольствием рассматривал своё лицо. Крупные и в то же время гармоничные черты, квадратные скулы, большие, чётко очерченные губы, прямой нос, а глаза… Большие, с миндалевидным разрезом, почти чёрные, влажные, обрамленные длинными густыми загнутыми ресницами. Алексей привык к женскому вниманию и даже стал им тяготиться в последнее время. Ему досаждали идиотские звонки — молчание, переходящее во вздохи и всхлипывания. Письма, закапанные слезами, с банальными, до ужаса похожими друг на друга любовными виршами. Что-то вроде:
Ещё раз посмотрю украдкой на тебя,
О, как хочу, чтобы в последний!
И крикнуть хочется: люблю, люблю тебя!
Но мимо я пройду, в который раз уже…
Настоящей занозой для него была только Кити Щербацкая. Эта стерва Вронского презрительно игнорировала. Алексей действительно, на самом деле, без тени кокетства местную супермодель совершенно не интересовал.
В её присутствии Алексей чувствовал себя полным дерьмом. Нищим лохом, чуть ли не уродом. Начиная с того дня, как Кити появилась на обложке журнала, Алексей хотел с ней переспать. Однако боялся, что она станет над ним смеяться. Вронский родился с дефектом — яички не опустились в мошонку. Почти сразу после рождения ему сделали операцию. Всё было нормально до седьмого класса, когда у всех пацанов пиписьки начали расти, а у Алексея нет. Отец повёл его к врачу, но тот только развёл руками, мол, врождённая патология. Всё будет типа нормально, кроме размеров. Сейчас у Вронского член в возбуждённом состоянии был всего восемь с половиной сантиметров. Может, поэтому он и корешился с туповатым длинным Петрицким, у которого было десять.
Вронский надел черные блестящие плавки и джинсовый комбинезон, серые кожаные сандалии из толстых ремешков, большие черные очки. С большой спортивной сумкой он вышел из дома и направился в сторону метро. «Ну и хрен с ними!» — подумал он, проходя мимо подъездов Петрицкого с Игорьком. Сейчас он развалится на горячем песке один. Не надо слушать тупую болтовню этих идиотов. Не надо, закрываясь газетой, слушать, как эти двое уродов пытаются клеить баб. Свобода! Вронский втянул полную грудь раскалённого пыльного воздуха и почувствовал себя счастливым. «Полежу чуть-чуть, а потом пристроюсь к каким-нибудь клевым девкам в волейбол играть», — подумал он, залезая в маршрутку.
Секрет феминистки
Аня видела из окна, как Алексей выходит из своего подъезда в джинсовом комбинезоне на голое тело, с большой сумкой через плечо. «На пляж, наверное, — подумала Каренина и почему-то обиделась. — Не мог позвать, козёл! Всё равно один едет!»
На улице такая погода! Солнце, жара, на небе ни облачка, а она сидит дома. Аня вскочила и зашагала по комнате. Всё раздражало. Толстый слой пыли на мебели, истертый грязный ковёр под ногами, тумбочка с мамиными лекарствами, полка, набитая сочинениями Ежтова Анненского…
Каренина-старшая укатила на собрание своего феминистского общества. Ну почему в районной библиотеке, куда мать могла добраться на своей каталке, обосновалось именно это общество! А не какой-нибудь кружок кройки и шитья! Была бы хоть польза какая-то! Так нет же, мамаша только и делает, что беспрестанно мурыжит всех своими речами. Надо быть личностью, надо всего добиваться самой, надо начинать с самых низов, надо полагаться на собственные силы и так далее, далее, далее. От всех этих речей только растёт уверенность, что Ане всю жизнь придется быть нищей уродиной! Мать строжайше бдила, чтобы дочь, не дай бог, не сделалась обязанной какому-нибудь мужику. Поэтому из всех дерьмовых шмоток, что продают в секонд-хенде, специально для Ани выбирала самые дерьмовые!
— Бесит!
Каренина-младшая толкнула стул, тот начал падать, она попыталась его поймать и двинула тумбочку, служившую Анне Аркадьевне письменным столом. Любимая мамашина ручка с символом Венеры на колпачке свалилась на пол.
— Чёрт! — Аня попыталась поймать ручку ногой, но получилось так, что она, наоборот, забросила её далеко под кровать.
Грязно ругаясь, Каренина-младшая встала на четвереньки. Морщась и отворачивая лицо от грязного вонючего пола, она стала шарить руками под кроватью. Ничего.
— Вот блин!
Каренина-младшая пошла в комнату к Долли.
— Даша, — Аня постучала и открыла дверь. Долли кормила Гришку. — Даша, у тебя фонарик есть?
У Долли всегда всё было. Неизвестно откуда, но было.
— Есть, возьми там…
Долли показала на нижнюю тумбочку детской стенки, где держала свои вещи. Вдруг будто что-то вспомнила, воскликнула:
— Ой, подожди!
Но Аня уже открыла дверцу. Первое, что ей бросилось в глаза, — открытая коробка с косметикой, и какой!
— Вау! Круто! Откуда? — Аня обернулась к Долли и увидела, что та явно пытается скрыть смущение.
