У Стивы с Долли внезапно очень странно настало полное и взаимное согласие. Ничего не понимаю, хотя у Анненского написано, что иногда измена идёт на пользу семейным отношениям. Может, это именно тот случай? Да… Моих родственничков умом, как говорится, не понять.
Ну в общем я успокоилась и поняла, что такой уверенной себя вообще никогда в жизни не чувствовала. Меня теперь вообще не волнует, кто что скажет. Перечитываю строчки начала этого лета и просто смеюсь. Кто бы знал — я завидовала Кити! Я считала её самой крутой, думала, что мне никогда такой не стать. А теперь что? Кити просто шлюха, у неё, кроме её ног, больше ничего нет. А я выйду замуж за Максима, буду петь, буду сниматься в клипах, стану известной — это же суперкарьера! Кто бы мог подумать… И Вронскому найдётся место. Я хочу, чтобы он был где-то рядом. Кто знает, как сложится мой брак. Тем более что я собираюсь оставаться женой Максима ровно столько, сколько это нужно для дела и не дольше, а Вронский будет мне благодарен. Мне ведь будет нужна своя команда. Может, у нас с ним со временем получится дуэт типа «Roxette»? Всё ведь может быть.
А сейчас поеду с папашей в Италию, типа навёрстывать упущенное, а когда вернусь — начнётся совсем новая жизнь.
Аня закрыла тетрадку и откинулась назад. Спина ужасно затекла, писать на коленях было неудобно, даже руку свело. Некоторое время она просто наслаждалась солнечным теплом, разлитым в воздухе. В первой половине дня спальный район почти пустой. Где-то внизу играют дети в загаженной собаками песочнице, бабки волокут с рынка свои телеги или сидят у подъездов, выливая вёдра грязи на правительство, соседей и вообще на всё, что движется. Каренина подняла глаза, и впервые за долгое время её взгляд скользнул вдаль, по бесконечному ряду чёрных крыш, на которых плавится от солнца смола, где ржавые антенны как-то ухитряются принимать телесигнал, где толстыми решётками закрыты почти все выходы, чтобы не лазали бомжи и прочая сволочь, которая снимает детали из цветного металла с лифтов, выкручивает лампочки и предохранители. Бесконечная вереница чёрных, плоских, одинаковых крыш. Аня задумалась: а сколько человек живёт в каждом из этих домов? Вот у них в подъезде на каждом этаже шесть квартир, в каждой живет в среднем три человека, в некоторых по четыре-пять, а во всех однокомнатных — один-два, шестнадцать этажей… Это три умножить на шесть — восемнадцать, восемнадцать на шестнадцать… Это десять на десять — сто и плюс восемь на шесть, сорок восемь — сто сорок восемь человек в одном подъезде! А в доме пять подъездов, а вместе с таким же соседним — десять, значит тысяча четыреста восемьдесят человек только в двух домах! А в двадцати? Десять с половиной тысяч! А в двухстах — сто с половиной! А в двух тысячах — полтора миллиона!..
Каренина впервые в жизни поразилась городским масштабам. И ведь все эти люди живут, у всех какие-то свои проблемы — и вот из этих миллионов одна она стала певицей! Она одна поёт в группе!
Аня была готова вскочить и издать вопль Тарзана, как внезапно этот вопль раздался откуда-то сверху. Что-то чёрное быстро промелькнуло мимо, послышался шорох ломаемых веток деревьев, что росли внизу… и отчаянный, истошный женский крик. Аня вскочила, перегнулась через балкон, и у неё отнялись ноги. Каренина повисла на бортике, не чувствуя под собой пола. Внизу, перед подъездом, на квадрате асфальта между двумя палисадниками лежал труп Анны Аркадьевны, из-под которого быстро натекала лужа крови…
Аня видела, как вокруг её матери, словно стая ворон, собираются какие-то люди. Толпа возбуждённо жестикулировала и в красках передавала друг другу содержание происшедшего. Внизу появились Стива и Долли… Ане казалось, что это всё сон… Это сон… Когда не крикнуть, не пошевелиться, это только кошмарный сон… Аня видела, как Стива стоит над трупом матери, как Долли в ужасе смотрит на мужа. Странно… Облонский засунул руки в карманы и стоит, как и все зеваки… Долли тормошит его, он её отстраняет… Да что же это такое! И вдруг помимо воли с Аниных губ срывается отчаянный вопль:
— Ма-а-ма-а-а!!! — после чего она падает на холодный бетонный пол переходного балкона.
Кто-то поднимает её… Это Стива, он что-то говорит…
— Аня, это ничего… Аня — она сама… Мы даже ничего не поняли… Она сама выбросилась из окна… Это, наверное, из-за того, что ты у неё нашла… Аня — ты ни в чём не виновата… Никто не виноват… Она же и раньше пыталась, она же дура… Она и под поезд ведь бросалась… Аня — никто не виноват, она сама! Она сама! Ты слышишь?! Она сама!!!
Стива куда-то её несёт. Домой. Аня неподвижно лежит на диване, уставившись в одну точку. Внезапно вспоминает о чём-то.
— Сколько времени? — она словно проснулась.
— Не знаю…
— Сколько времени?! — закричала Аня, увидев, что в их квартире полно народу. Люди в каких-то синих куртках, кто-то осматривает их комнату. Милиционер достаёт из-под кровати её матери тот самый ящик. Открывает его… Замирает, в ужасе глядя на содержимое, к нему подходят другие — все теряют дар речи.
— И это она вот этим… Ой… — люди закрывают рты руками, потом раздаются неловкие смешки.
— И как это, интересно…
Из-за стола слышен монотонный голос опера, который составляет опись вещей на месте происшествия.
— Записал? Дальше пиши: «Книга, учебное пособие „Введение в гендерные исследования“. Часть 1. Под ред. И. Жеребкиной, 708 страниц». Записал?
— Угу, — стажёр уныло смотрел на обложку, где какие-то бабы что-то копали, ворочали бочки, а посередине печального вида девица с котомками сидела на осле.
— Дальше пиши… Что там у вас? — опер заметил, что все остальные чем-то сильно увлечены.
— Глянь! — нашедший ящик поднёс его к самому лицу начальства.
— Ого! — опер присвистнул и почесал затылок. — Это ж как с таким… — тут его взгляд упал на Аню, сидящую на кровати. — Извините, — он кивнул ей. — Убери это! Нет, подожди, надо записать. Пиши: «Предмет производства Китай: вибратор на батарейках».
Каренина-младшая встала и машинально полезла в свой секретер.
— Не трогайте ничего! — крикнул ей мент, нашедший вибратор.
— Мне документы надо, — еле слышно ответила Аня. Всё происходящее снова начало казаться сном.
— Это дочка, — кто-то шепнул оперу на ухо.
— Вижу, что не сын, — грубо оборвал тот информатора.
Аня вытащила из пакетика своё свидетельство о рождении, затёртое, затасканное, затрёпанное в судах по вопросу жилплощади, нашла оставшиеся деньги. Всё разом стало ужасно чужим, словно она никогда и не жила в этой квартире, как будто кто-то другой принёс сюда её вещи. Да какие вещи тут её? Только новая дублёнка. Аня нашла в шкафу пакет и, прижав его к груди, побрела к двери.
— Эй, вернитесь! Нам надо с вас показания снять! — крикнул ей опер. — Ваша мать тут записку оставила!
Аня остановилась, сначала не понимала, в чём дело, а потом вдруг разозлилась — вечно эта старая стерва ей мешает!
