— Запретить! — захлёбываясь слюной, выкрикнул Облонский. — Выгнать!
— Ты их попробуй тронь! Они с виду добрые, безобидные. А чуть что — бомбу под тебя подложат. Терроризм — исконно еврейское оружие. Жиды — трусы! Они ни разу в чистом поле сами один на один с врагом не сходились. Или за чужими спинами прятались, или бежали, прихватив капиталец. В Америке им вольготно! Заметил? Ни разу Америка не знала войны на своей территории, по врагам лупит с моря, ракетами, «томагавками» своими — трусит! Оттуда и зараза вся эта сектантская прёт. Вон, видал? Возле топки лежит литература ихняя. В Италии отпечатана! Свидетелей этих жидовских! Всё отравляют — и кровь русскую, и души, и женщин наших насильно заставляют плодить их детёнышей, нищетой пользуются!
— Что же делать? — Степан сжал рукой волосы на затылке.
— Я знаю, — отец Лазарь сел и приосанился.
— Так говорите, батюшка! — Облонский всё ещё стоял на коленях возле кресла архимандрита.
— Бей врага его оружием! Так нам предки наказали. Бога проси в помощь на правое дело.
— Бога?
— Именно. Вот ты подумай — когда жиды и хачи портят кровь русскую, ублюдками своими народ наш разбавляют, что происходит? Не знаешь? А я тебе скажу! Человек портится. Венец творения Божьего — человек — портится. Так диавол с помощью жидов Господне чудо умерщвляет… Оскотинивает.
Лицо архимандрита стало трагическим, губы опустились, глаза вновь наполнились слезами.
— Погубят людей… Сатане предадут… — отец Лазарь обнял Степана и разрыдался на его плече.
Стива машинально гладил архимандрита по спине, внезапно увидев, что на самом деле перед ним бушует уже последняя битва, что пришёл конец времен.
— Надо биться. Как отцы наши бились, как деды — не на жизнь, на смерть, — Стива заглянул в лицо попу.
— Надо… — тот ласково потрепал его по щеке и перекрестил.
— И как же?
— Есть, к счастью, мужи православные, воины ратные, готовые за родину постоять. Надо тебе к ним идти. Надо вместе быть. Один прут легко жиды переломят, но не поленницу. Есть вражда между хачами и евреями — надо это использовать, надо стравить шакалов друг с другом. Бить будем скотов их оружием — бомбами!
— Бомбами… — зачарованно повторил Стива, ясно представив, как одновременно взлетают на воздух синагога, что рядом с Мариинкой, и мечеть у «Горьковской».
— Правильно, а затем будем смотреть, как жиды и хачи друг друга мочат. И прежде всего надо уничтожить секты их окаянные, где воспитывают они лжепроповедников своих жидовских на американские деньги! Хватит людям русским зазря погибать. Вот тебе карточка моя, сзади на ней написано, куда и когда надлежит тебе прибыть, чтобы послужить народу русскому и искупить грех своей ереси! Ежели бесы снова тебя ворожить будут — покажи им сию святую визитку и оные твари адовы испарятся.
— Благословите, святой отец! — Стива бросился перед архимандритом на колени.
— Не могу… грех на тебе тяжкий… Искупи, потом благословлю. Иди, бесноватый. Бог простит, коли Родине послужишь.
Стива чуть было не гаркнул: «Здравия желаю, ваше высокопреосвященство!» — но ограничился только пламенным целованием края поповской одежды.
Под крестом
Стива Облонский явился в указанный день по тому адресу, что ему дал архимандрит Лазарь. К удивлению Облонского, указанный адрес оказался аж в 40 минутах езды на маршрутке от станции метро «Гражданский проспект». Уже при подходе к дому, чей номер значился на святой благословенной визитке, способной, по утверждению её дарителя, отгонять бесов, у Степана появлялось всё больше смутных подозрений. Вокруг листовки со свастиками, ходят молодые люди в чёрном… Дом оказался казармой РНЕ
[5]
. Стива остановился перед входом, не решаясь войти.
— Прохожий, что встал? Не цирк, — сухо гаркнул на него охранник.
Стива хотел было уже убраться подобру-поздорову, но при одном воспоминании о чёрте в виде Анны Аркадьевны быстро полез в карман за визиткой и протянул её часовому. Тот, только взглянув на бумажку, расплылся в приветливой улыбке и, выкинув вперёд руку, отчеканил: «Слава России!» Облонский с опаской посмотрел на него и нерешительно кивнул:
— Здравствуйте.
— Вам вверх по лестнице, потом по коридору до конца. Увидите кабинет.
Через два часа Облонскому уже выдали форму, повязку на рукав, берет и отправили на политзанятия. Суть политинформации вкратце повторяла сказанное архимандритом Лазарем. Степан ещё больше проникся.
— А стрелять научат?
— Всё научат — и радиосвязь налаживать, и взрывные устройства делать, — всё.
Стива был на седьмом небе от счастья — вот оно, долгожданное призвание! Его распирало от сознания, что скоро люди будут его бояться и ненавидеть, что за ним будут охотиться спецслужбы, газетчики будут поливать его грязью, но он один — Стива Облонский — точно знает, что является патриотом своей родины и потомки это оценят. Исполненный таких мыслей, Облонский вдруг включился на полную мощь, так что в конце занятий его назначили у новоявленных адептов старшим.
[+++]
Шло время, подготовка Облонского продвигалась семимильными шагами. Долли поначалу удивлялась переменам, происшедшим с мужем, но затем поняла, что новый Стивин бзик, похоже, полезный.
Во-первых, он потребовал, чтобы она оставила работу и забрала домой детей. Гришку у свекрови, а Таню из больницы. Второго, однако, сделать не получилось, так как Таня, увидав папу, зашлась диким криком и полезла куда-то под стол, где продолжала вопить. Когда её оттуда вытащили и Стива попытался к ней приблизиться, девочка издала нечеловеческий визг и упала в обморок. Детский психиатр настоятельно посоветовал ребёнка оставить в больнице. Гришка был забран у тёщи самим Облонским, который сразил Аллу Демьяновну своей формой настолько, что тёща, люто ненавидевшая своего зятя до этого момента, прослезилась, подарила Степану икону в серебряном окладе и благословила на ратные подвиги супротив жидов.
Во-вторых, Стива обвенчался с Дарьей в церкви и начал регулярно приносить деньги, причём деньги хорошие. Долли даже смогла сделать ремонт во всей квартире и теперь часами могла любоваться стенами в новых белорусских обоях и мебелью, подновлённой при помощи самоклейки.
В-третьих, о выпивке не заходило и речи, а муж, закалившись от каждодневных физических упражнений, был теперь готов к любой работе — хоть грузчиком, хоть охранником, что давало определённую уверенность в завтрашнем дне.
В-четвёртых, Степан неукоснительно соблюдал теперь все церковные обряды и заповеди, а значит, Дарья с гарантией была застрахована от измены и развода, и это обстоятельство, пожалуй, обрадовало её больше остальных.
В общем, от веры одна благодать, заключила для себя Облонская и смиренно посещала вместе с мужем церковь, слушала проповеди и чинно стояла вечерами на коленях перед домашними иконами. Гришкиным крещением она даже гордилась, потому как совершал обряд сам архимандрит, после чего почтил их дом личным визитом и освятил все углы. Соседи были в шоке и теперь взирали на чету Облонских с благоговением. Правда, нашлись и жидовские падлы, которые нарисовали на двери квартиры Степана и Долли свастику, написав под ней слово «фашисты». Стива отреагировал спокойно, но жёстко, разложив во все почтовые ящики листовки с Манифестом РНЕ. На следующий день четыре двери тех квартир, где проживали состоятельные, по меркам спального района, граждане, были изуродованы различными надписями типа: «Бей жидов — спасай Россию!» Акт вандализма, видимо, был совершён лицами, тайно сочувствовавшими идеям РНЕ, но это скрывавшими, потому как никто не признался в содеянном.
