Завуф осторожно взял его за руку и потянул к себе. Все внутри Соломона рванулось навстречу. Но ненависть! Как будто третья сила отбросила его обратно.
— Нет! — Соломон резко вскочил и заметался по комнате. — Где моя одежда?! Где моя машина?!
Завуф сидел на полу, глядя на Соломона с необыкновенной жалостью и нежностью.
— Соломон… — тихо позвал он его. Тот замер, как будто его окрикнули в пароходный мегафон. — Соломон, не бойся меня…
— Я л… люблю только женщин, — утвердительно сказал тот, оборачиваясь к Завуфу, заикнувшись на слове «люблю».
— Да?
— Да! — длинной вереницей промелькнул перед ним длинный ряд, два лица вспыхнули ярко — Ависаги и его матери.
— А сколько у тебя было женщин? — Соломону показалось, что глаза Завуфа смеются, хотя лицо остается серьезным.
— Не знаю, — ответил он, усаживаясь с ним рядом.
— Больше десяти? — Завуф спрашивал все с тем же непонятным выражением лица. Соломону продолжало казаться, что тот хохочет внутри до боли в животе. Одновременно с этим он почувствовал укол.
— Десяти? Я думаю — больше тысячи, — так же серьезно ответил он Завуфу.
— И ты всех любил?
Соломон залился краской.
— Я имел в виду, что сплю только с женщинами!
— А… — Завуф уже открыто издевался. — Так бы и говорил тогда: «Я трахаю только женщин». Затем лицо его стало на самом деле очень серьезным: — Знаешь, Соломон, у твоего отца тоже были тысячи женщин. А любил он только одного человека.
Потрескивание поленьев нарушало повисшую тишину. Соломон почувствовал, как страсть, о которой он так мечтал, застилает его туманом. Огромные руки нежно обхватили его, рот обожгло… Соломон ощутил, что вот-вот потеряет сознание… Резкий телефонный звонок с размаху шлепнул его на землю. Он отшатнулся от Завуфа. Тот криво усмехнулся и взял трубку.
— Алло.
— Завуф?
— Да, папа, — брови Завуфа удивленно приподнялись.
— Соломон все еще у тебя?
— Да, — Завуф уставился прямо на Соломона, который отполз к креслу и выглядел так, как будто его изнасиловали.
— Дай ему трубку.
— Пап…
— Дай ему трубку!
— Хорошо… Это тебя.
— Алло, — Соломон услышал свой голос как бы со стороны. Чужой, хриплый…
— Соломон?
— Да, это я.
— Ты здоров?
«В голосе Нафана явная тревога, но не по поводу моего здоровья», — подумал он.
— Да.
— Вирсавия умерла.
В трубке наступила тишина. Соломон не убирал ее от уха. Странно, он ожидал немедленного взрыва горя. Но его не было. Он подождал почти минуту… Ничего…
— Соломон! — позвал его Нафан. — Не отчаивайся… Пришло время. — в трубке раздались всхлипывания. Нафан плачет! Нафан плачет, а я нет! Ужас перед собственной бесчеловечностью охватил Соломона. Но он… наслаждался…
— Когда ты приедешь?
Соломон посмотрел на сидящего напротив Завуфа. Как прекрасно отблески огня играют у того на груди. Страсть уже не покидала его. Она не покинет его больше никогда!
— Завтра! — рявкнул он в трубку.
— Завтра?.. Но я не понимаю… Соломон! — Завуф разорвал голос отца, выдернув вилку телефона.
Страсть, страсть, страсть! Заливающая все тело, охватывающая со всех сторон, уносящая прочь. Соломон чувствовал себя океанской бездной, качающейся, пульсирующей в такт с вулканической силой, бьющей и обжигающей.
Маленькое зеркальце на уровне пола, часть каминной отделки, отражало его лицо. Соломон увидел маленькую белую капельку на своей губе. Она мерцала, как жемчужина. Звезда Давида.
* * *
Тот же зал. Гроб на помосте. Соломону кажется, что мать жива. Просто спит. Тот же точеный профиль, бесстрастное лицо. Тоненькая линия губ. Ее загримировали. У нее те же ярко-красные хищные губы. Вот-вот она встанет и увидит его.
Рядом сидит Завуф. Он держит его за руку.
Людей меньше. Они меньше говорят. В основном молча проходят, укоряюще глядя на Соломона. Из-за него похороны откладывались несколько раз — он приехал почти через месяц после звонка Нафана.
Вот и он появляется в зале. Опускается на колени перед гробом Вирсавии. Слезы текут по его щекам. Затем он поворачивает свое багрово-красное лицо туда, где сидят Соломон и Завуф. Он подходит быстрыми шагами и дает Соломону звонкую пощечину.
— Ты… Ты осквернил память матери! Она жила для тебя! Она все делала ради тебя! Свинья! — Нафан осыпал Соломона ударами. Тот не уклонялся. Нафана вывели из зала. Соломон продолжал сидеть в том же положении, только руки его теперь сжимали колени. Губы превратились в тонкую грань. Красные пятна на его лице чередовались с необыкновенной бледностью.
Завуф взял его за руку. Но Соломон отдернул ее и посмотрел на Завуфа глазами, полными ненависти. В этот момент он стал удивительно похож на свою мать. Губы плотно сжались, а лицо побледнело. Словно это сама Вирсавия поднялась из могилы, чтобы не дать истории начаться заново, чтобы не дать пережить сыну то, что изломало всю жизнь ее мужа и тех, кто был рядом с ним.
— Что… что произошло? — Завуф не понял, как случилось это преображение.
— Уходи! Тебе лучше уйти. Сейчас! — глаза Соломона сверкали яростью, дух Вирсавии вошел в него, демонстрируя мощь своего гнева.
— Но… Соломон…
— Ты мне больше не нужен! Я тебе ничего не должен! Уходи!
Завуф вышел, недоуменно оглядываясь.
На улице он столкнулся с отцом. Тот было кинулся к нему. А потом махнул рукой и тяжело опустился на траву, обхватив голову руками.
Завуфу показалось в этот момент, что если он не выбежит за пределы этого дома, этого владения — то задохнется. Он бежал что было силы до машины. Уезжал с максимальной скоростью. Только отъехав на несколько километров, он вдохнул полной грудью свежий, настоящий воздух. Свободен!
— Я свободен! — вырвалось у него.
Соломон… Завуф думал о нем всю дорогу. «Я на свободе… я там задыхался…» В конце концов Завуф решил, что должен вытащить Соломона из его дома.
Шло время. Соломон не отвечал на звонки Завуфа. Они не виделись более.
Жизнь Соломона постепенно возвращалась на привычный карусельный круг. Женщины, женщины… Соломон засыпал в одних объятиях, просыпался в других… Однажды он приехал домой с кучей «девочек», поспорив, что переспит с женой у всех на глазах.
Та встретила их удивительно спокойно.
— Ну… Ложись! — приказал ей еле держащийся на ногах Соломон.
Та послушно легла на стол, задрав юбку и раздвинув ноги.
