Рассеянный взгляд Сергея вдруг задержался на слове «стриптиз-бар». Желтая, безвкусная вывеска загипнотизировала его настолько, что он продолжал таращиться на нее до тех пор, пока сзади не начали гудеть, сообщая, что можно уже чуть-чуть вперед проехать.
Не подумав, как ребенок тянется за яркой игрушкой, Сергей включил поворотник, кое-как пересек две полосы, пробираясь в правый ряд, и свернул. Припарковался криво, почти в полуметре от обочины, вышел из машины и направился к заведению походкой лунатика. Зашел в стрип-бар, разменял у администратора две тысячи по сто рублей и уселся за первый же свободный столик. Поймал себя на мысли, что выглядит и ведет себя, как пьяный, хотя на самом деле трезвый, как стекло.
Первый и последний раз в своей жизни Сергей посетил стрип-клуб в Москве. Выгуливал туда депутата муниципального совета в надежде получить заказ на изготовление детских площадок для каждого двора в данном депутатском округе. Пока депутат резвился у высокого подиума с шестами, где вертелись, как ужаленные, сразу три девушки, Сергей скучал в уголочке, зевал и пытался понять, что есть хорошего в данном виде отдыха. Почему его понесло в стрип-бар сейчас, Сергей бы не смог объяснить даже под страхом смерти.
Бар был маленький, квадратный. Вдоль одной стены — стойка, в центре — тумба с шестами, вдоль остальных трех стен — столы. Ему мгновенно подали меню. На тумбе у шеста изгибалась рыженькая девушка в костюме лисички. Выглядела она напряженной и неуклюжей. Сергей нахмурился и уставился в меню. Потом заказал виски, стейк и начал глазеть по сторонам.
По залу ходили две девушки топлес, с отсутствующим выражением лица. Время от времени они подходили к посетителям, немножко крутили бедрами, требуя, чтобы им в трусики засунули купюру. Никакого энтузиазма в их действиях не наблюдалось.
Сергей начал присматриваться к выставленным на обозрение телам, за погляд которых предлагалось платить. Фигуры по большей части были совершенно обыкновенные, то есть лишенные той гармоничной пропорциональности, которую мы обычно называем красотой. У одних девушек массивная грудь, полное отсутствие талии и чересчур тонкие ноги, у других — узкие плечи, мелкая грудь и массивная задница. Почти у всех, как только они немного расслаблялись и переставали втягивать живот, на нем тут же обозначались жирные складки, необходимые женщине по природе, чтобы утеплять свою утробу во время беременности.
— О чем задумались? Может, посадите меня за столик? Я умею слушать, — раздался над ухом дежурно-ласковый голос, рука легла на плечо.
Подошла девушка в красных стрингах с зайчиком «Плейбой», выложенным стразами. К ее яйцевидной голове был пришпилен искусственный белый хвост, сделанный из той же синтетики, из какой сооружали волосы советским куклам. Как только Сергей к девушке повернулся, она провела руками по телу и бросила заученный «томный взгляд из-под ресниц». Сергей посмотрел на бугристые целлюлитные ляжки стриптизерши, сердито сунул ей за резинку чулка стольник и проворчал:
— Надо жену мою на стриптиз сводить, чтоб она насчет фигуры комплексовать перестала.
[+++]
Автобус на Синай отходил вечером.
Полина забралась внутрь, нашла свободное место у окна, села и закрыла глаза. Автобус тронулся, выехал с территории отеля; тихо шумел кондиционер. Гид принялся рассказывать что-то о горе Синай, Моисее, скрижалях… Полина почти не слышала его. Она впала в забытье, весьма похожее на сон. Обгоревшая докрасна кожа болела от соприкосновения с майкой. Полина, накачавшись шампанским, уснула на пляже под зонтиком, а когда проснулась — тень от зонтика уже была в совсем другом месте. В результате грудь, живот и ноги превратились в один ярко-красный ожог, который отчаянно болел. Эта боль представлялась Полине океаном, в котором можно плавать, купаться, нырять и вообще больше ни о чем не думать. Федор остался где-то на берегу этого океана. Полина снова не могла думать ни о чем, кроме своей боли. А еще Полине совсем не хотелось видеть Федора. Вернее, не хотела, чтобы он видел ее. Красной, облезшей, обгоревшей. Некрасивой. Этого Полина не хотела до такой степени, что бросилась бы бежать прочь, завидев Федора в толпе.
— Каждому, кто взойдет на Синай и встретит там рассвет, отпустятся все его грехи, — донесся сквозь марево, застилавшее Полине глаза, голос гида.
Автобус ехал долго. Гид замолчал, в салоне выключили свет. С передних сидений донесся храп. Полина откинулась назад, кое-как пристроилась на неудобном подголовнике, просунула руку под майку и принялась мять кожу на животе. Она брала кожную складку, сжимала ее в кулаке что было силы, потом проводила по животу ногтями. Боль становилась такой острой, что на глазах выступали слезы. В ушах стоял глупый девичий хохот, звучавший фоном к последнему разговору Полины с Федором.
— Фонарь, — раздался над ухом голос гида.
Полина открыла глаза. Араб в темно-синем жилете и голубой рубашке протягивал ей увесистый фонарь. Полина взяла его.
Гид закончил раздачу фонарей, вернулся на свое место и объяснил:
— Там будет очень темно, фонарями будете светить себе под ноги, чтобы видеть дорогу. У кого сядут батарейки, подойдете ко мне, я заменю.
Автобус остановился на ровной каменистой площадке. Полина выбралась наружу. Было очень холодно. Гид поднял вверх свои бумаги, прикрепленные к планшету:
— Все внимание! Кому надо в туалет, идите сейчас! У вас десять минут! Потом пойдем на контроль!
Полина с тоской посмотрела в сторону туалета, напоминающего кошмарные бетонные сортиры, забытые коммунальными службами давным-давно, что отравляли своим зловонием воздух во второстепенных городских парках ее молодости.
Туристский поток медленно полз к пропускному пункту, возле которого стояло несколько бедуинов в длинных белых рубашках, черных жилетах и красных головных платках-«арафатках». У каждого по «калашникову» на плече. Один из них мельком заглянул в Полинину сумку, а затем беззастенчиво уставился на ее грудь и подмигнул.
Полина некоторое время светила себе под ноги, а потом выключила фонарик и убрала в сумку. Свет звезд был таким ярким, что можно было идти и без фонаря.
Поверхность земли больше напоминала лунную. Под ногами было множество камней, а в воздухе взвесь песка и чего-то еще… Это нечто отдавало приторно-сладким вкусом, оседало в носу и на языке.
Высоко вверх уходил тонкий ручеек белых огоньков — цепочка туристов с фонариками растянулась снизу и до самого верха. Полина довольно бодро зашагала вперед, обогнав всю свою группу. Впереди замаячила какая-то толчея. Громкие голоса бедуинов:
— Кэмел! Кэмел!
Полина пригляделась и увидела, что по обеим сторонам дороги лежат верблюды. Рядом с ними стоят погонщики, зазывающие туристов.
Прямо перед Полиной из темноты вынырнуло лицо юного бедуина, совсем еще мальчика:
— Семь километров вверх, — сказал он улыбаясь. — Бери верблюд, девушка! Ногами тяжело.
Полина замерла. Внутри ее вдруг, как убегающее молоко, вскипела уверенность, что она должна дойти до самой вершины сама, без помощи. Иначе… Ведь легенда гласит, что только тот, кто поднимется на Синай сам и встретит там рассвет, получит прощение.
