— Не надо обгонять автобус по встречной, — серьезно говорит она. — Поедем за ним.
— Не опоздаем? — я послушно пристраиваюсь в хвост пригородному автобусу, который тащится как старый больной динозавр.
— Лучше немного опоздать, чем разбиться, — назидательно отвечает мне дочка.
— Логично, — соглашаюсь я.
Через пару километров автобус сворачивает к остановке, и мы наконец получаем возможность ехать с нормальной скоростью. Внезапно слева появляется и тут же нас обгоняет жемчужно-серый «Линкольн Навигатор». Я непроизвольно сворачиваю голову в его сторону. Редкая машина в наших краях. А какая красивая, какой цвет!
— Не глазей по сторонам! — тут же кричит бдительная Лиза. — Впилимся во что-нибудь!
Мое терпение начинает потихоньку давать слабину.
— Слушаюсь, ваше высочество, — говорю я, — но позвольте заметить, мэм, мы с вами едем в танке и довольно медленно. Поэтому если наш а-агромный джип во что-то и «впилится», как ты говоришь, то бедное «что-то» раскатаем в лепешку. А наша страховка покроет все убытки.
— Тебе бы только деньги тратить, — парирует Лиза.
Когда пар грозит сорвать клапана, надо хоть немного сбросить давление. У меня вырывается сварливое:
— Ну, учитывая, что за три года мы заплатили этим жлобам почти десять тысяч, будет справедливо, если и они хоть раз на наш ремонт разорятся.
Самое ужасное, что на самом деле я так не думаю!
— Не отвлекайся, веди машину, — ровным, спокойным, учительским тоном прерывает мои рассуждения Лиза.
Тут я начинаю заводиться, но знаю, что если только открою рот и позволю себе начать говорить — мгновенно дойду до состояния, в котором сама себе противна. («Не смей со мной так разговаривать! Я тебя родила, я ночей не спала, я работу себе выбрала такую, которую можно дома делать, чтобы ты с мамой росла, а не с чужой теткой!..» — Фу!) Но сдерживаться так трудно, что у меня из глаз начинают катиться слезы. Нет, нельзя себя жалеть, нельзя устраивать истерики Лизе. Она ведь не со зла. Она ребенок. Ей всего пять лет. Она повторяет за Валерой. Я для нее не авторитет. Она меня совсем не уважает. Потому что у Валеры справедливые претензии. Мне даже возразить нечего. Да, я ничтожество. Да, он заботится обо всем. Да, я вишу на его шее мельничным жерновом. Не в материальном смысле. На жизнь себе я могу заработать. И даже на хорошую жизнь. Просто я «социальный инвалид» — не чувствую других людей, не умею с ними общаться и строить отношения. Как с Натэллой. Надо было по-простому, чтоб дорого-богато, а стоит три копейки. Это же так просто! А я что? «Простота, возведенная в концепцию». Тьфу! Дура! Дура!
Слезы уже катятся по щекам градом. Правда, нечем крыть? Правда! Правда! Правда!
— Мам, не истерикуй! — недовольно одергивает меня Лиза. — Мы сейчас точно во что-нибудь врежемся!
Я прикусываю себе губы с такой силой, что чувствую во рту соленый вкус крови. Глубоко вдыхаю и начинаю медленно выдыхать, считая про себя: раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять. Потом еще раз и еще. На светофоре останавливаюсь и опускаю взгляд на свои руки, чувствуя, что с ними что-то не так. Пальцы одеревенели и побелели от напряжения, с такой силой я сжимаю руль.
Наконец, последний поворот — и мы перед знакомым зеленым забором.
— Приехали, — говорю я, прикладывая тыльные стороны ледяных ладоней к опухшим глазам.
В Лизиной группе всего пять детишек и очень деятельная воспитательница. Она уделяет много внимания не только каждому ребенку, но и каждому родителю. А мне совершенно не хочется слушать ее нотации, что ребенок не должен видеть родителя неуверенным, сомневающимся или трясущимся от страха. Он, ребенок, от этого теряет чувство безопасности. Хватит с меня на сегодня учителей жизни.
— Доброе утро, Лизонька! — ласково улыбается Майя Михайловна моей дочке. — Ну что, будем сегодня ставить мировой рекорд вольным стилем?
При садике есть бассейн, и наша Лиза там первая пловчиха.
— Будем! — радостно кивает она и убегает от меня в раздевалку. — Пока, мам!
— Пока, мой сладкий, — машу я ей.
— Здравствуйте, Валерия Алексеевна, — вежливо, но очень сухо, одними уголками губ, приветствует меня Майя Михайловна, будто только заметила. — Извините, мне надо идти.
— Конечно, — киваю я. — До вечера.
— До свидания, — учтиво отвечает воспитательница.
На прошлой неделе Лиза заявила мне:
— Если бы Майя Михайловна была моей мамой, мне не надо было бы ходить в детский сад. А еще она всегда красивая, и папа мог бы везде ее с собой брать.
И это сущая правда. Нечем крыть. Нечем. Я себя ненавижу. Действительно, всегда подтянутая, аккуратная, величавая Майя Михайловна заслуживает моей «состоятельной» жизни больше, чем я сама ее заслуживаю. И она это знает. Это написано на ее надменном курносом лице.
Ее лицо далеко не единственное, где это написано. Все наши знакомые тактично и красноречиво замалчивают свое недоумение: как мог Валера, такой умный, красивый и обаятельный, жениться на мне? И сам он постоянно удивляется:
— Одинцова, ну признайся, ты, наверное, приворот на меня сделала? — говорит он в своей обычной полушутливой-полуобвинительной манере. — Ну скажи, ходила к бабке? Я лично другого объяснения не нахожу. Как я, — он делает акцент на своем «я», — мог на тебе, — он окидывает меня презрительно-жалостливым взглядом, — жениться? Не иначе, как временное помутнение рассудка, вызванное колдовством.
— Никакого колдовства, — отвечаю я, — все дело в моей необыкновенной сексуальной притягательности.
Валера хохочет.
— Ты себя в зеркало-то видела, коровища? Грудь — во! Попа — во! Бочонок такой перекатывается!
Он расставляет руки и ноги, как старый моряк, несущий под мышками пару бочонков пива, и ковыляет туда-сюда, изображая меня.
Я отставляю ногу в балетную позу, продолжая его смешить.
— А по-моему, очень грациозно! Оп! Демиплие, большой батман!
— Грациозно! — Валера изнемогает от смеха, фыркая и утирая слезы. — Такой шмат сала!
Он вышел на крыльцо курить, в доме этого не делается из-за Лизы. Я открыла створку кухонного шкафа и вынула бутылку уксусной эссенции. Набраться храбрости и выпить хотя бы полстакана. Сожжет пищевод и желудок. Всю оставшуюся жизнь буду питаться протертыми овощными супами, но пока заживет до состояния, в котором можно есть суп, от меня уже одни кости останутся. Я налила эссенции и поднесла стакан к губам. Нос и глаза обожгло кислыми парами. Представилась реакция Валеры. Он вызовет «Скорую», отправит меня в больницу, а потом позвонит кому-нибудь из своих бесчисленных знакомых, чтобы найти для меня психиатра. Вспомнились его слова: «Я никак не могу забить на тебя полностью. Просто взять и забить. Не думать — работаешь ли ты, следишь ли за своим весом, как ты общаешься со своими заказчиками, то ты им сделала, не то! Лера, я устал обо всем этом думать! Пожалей меня!» Если я выпью уксуса, муж решит, что я пыталась отравиться, а значит, у меня поехала крыша. В ушах зазвучал голос Валеры:
