Что-то лежало на мне, прямо на лице, и горячее и густое заливало лицо и глаза, прямо над ухом тяжело сопело и пузырилось… Я спихнул это и поднялся, правой рукой уже шаря в кармане. Трое мальчишек уже близко.
В кармане было пусто.
Но руки жили своей собственной жизнью. Курносый перепорхнул в правую руку – мгновенный всплеск уколов под кожей, но левая уже вытащила из другого кармана, битком набитого гроздьями патронов, пару свежих «снежинок», тяжелых от патронов, и пистолет уже опять в левой руке, а в правой – две железные грозди, жалящие руку, но не так сильно, как Курносый…
«Снежинку» в барабан. Рукоятка стала липкой от собачьей крови, под кровью обжигала титановая рамка, револьвер раскалился от выстрелов. Но это неважно, сейчас неважно, уже неважно…
Поднять ствол повыше, ловя цель… Руки больше не дрожали.
Они бежали, я стрелял.
В барабане оставался еще один патрон, когда я понял, что целей больше нет.
– …Хватит! Хватит! – кричал Виктор.
Я давно слышал его крик, но только сейчас слова пробились в сознание.
Они не бежали, теперь они лежали передо мной.
В ушах звенело от грохота выстрелов, их как ватой набило, и… и ни ветерка в висках.
Я обернулся.
Сначала показалось, что там никого нет. Потом я заметил его – рыжий был еще здесь, он полз ко мне, то приподнимаясь, почти вставая на четвереньки, то снова падая, но упрямо тащился ко мне… На лице уже не ярость, а какое-то тупое упорство.
Горбоносого и чертовой суки не было.
Ногу отпустило. Руки, державшие меня капканом, разжались и соскользнули еще во время бойни. Она забыла про этого мальчишку. Забыла и про того рыжего, что еще по инерции полз ко мне, как не сразу замирает выключенный мотор, а еще крутится, все медленнее и медленнее…
Он почти дополз. И остаток сил превратил в рывок, бросился на меня, попытался вцепиться зубами мне в лодыжку, но я без труда уклонился. Отпихнул его ногой в сторону, но он уже не двигался. Затих. На сухой траве за ним, на земле, черная полоса. До того места, где он стоял, защищая чертову суку.
Сама она и второй мальчишка исчезли. Словно и не было. Даже их спин за стволами не видно.
А за полосой леса, ручьем и подъемом на косогор дорога, и по ней совсем недалеко до шоссе, ведущего от города к трассе, там будут машины даже сейчас… Совсем близко к шоссе – да еще, как назло, моя машина! Стоит прямо над обрывом! Виктор заставил меня отогнать ее туда – мало ли как придется отходить…
Она ранена, но этой суке достаточно добраться до шоссе. Там ей ничего не стоит тормознуть любую машину. Захочет водитель, не захочет – неважно. Все равно остановится и будет бегать кругами, помогая ей сесть, рвать зубами обертки бинтов из аптечки, а потом помчится, выжимая из машины столько, сколько нужно будет ей. Максимум, который она сочтет безопасным, покопавшись в голове водителя, узнав, насколько он опытен, насколько надежен он сам и его машина…
Я замер. Вот оно. Покопавшись в голове водителя.
Она же всегда приезжала сюда на машине… Входила через ворота, как почетная гостья. Едва ли ее интересовало то, что за пансионатом… Чтобы узнать, как лучше выбраться отсюда, она будет копаться в голове мальчишки. И он честно поведет ее по пути, который считает лучшим, – потому что он с друзьями всегда ходил так.
Я бросился в лес, забирая вправо. Где-то там стволы сосен должны оборваться и словно из-под земли выглянут верхушки орешника – из провала к ручью…
– Нет! – крикнул Виктор. – Нет! Не туда!
Но я не остановился. Хромая на левую ногу, я бежал по мягкому ковру хвои между стволами, дальше.
Напрямик к ручью.
– Влево!
Вот именно. Она пошла влево.
Мальчишка поведет ее к дороге так, как он всегда ходил: сначала влево вдоль ручья, до упавшего бревна, чтобы можно было перебраться на ту сторону, а потом обратно вдоль ручья вправо, до удобной тропинки по косогору. Делая крюк. Это…
Земля под ногами скосилась, и я слетел-скатился по крутому обрыву, успев только закрыть лицо рукой. Влетел в кусты и, не останавливаясь, вломился в них, рвался дальше.
Ветки царапали руки, лупили по бокам. Пружиня, цепляли за полы плаща. Я с трудом пробился в просвет между двумя кустами – и тут земля ушла из-под ног.
Я скользнул вниз – и холод обжег меня. Ноги, живот, грудь ушли в ледяную воду. Я бы завопил, но дыхание перехватило. Все ниже плеч онемело. Я хватал ртом воздух, пытаясь вдохнуть, но вдохнуть не получалось. Течение пыталось утащить меня еще правее, оторвать ноги от земли, окунуть с головой в этот обжигающий лед…
Наконец-то удалось втянуть воздух. Я взмахнул руками, ловя равновесие. Ручей узкий, всего-то три шага, не больше. Всего три шага…
Ноги и спину ломило от холода. Я поднял руку с револьвером и шагнул вперед – и тут же провалился по шею. Течение оторвало меня от дна, потащило вправо… Я замолотил по воде рукой, пытаясь удержаться над водой, и сделал еще шаг. Пусть не совсем к другому берегу, а больше вправо, чем вперед, но хотя бы чуть-чуть забирая к берегу…
Ноги, спина, грудь растворились в этом обжигающем холоде, пропали, я их больше не чувствовал – лишь ломящая боль, заполнившая меня.
Еще шаг, чуть-чуть забирая к берегу…
Воды стало по грудь, ноги плотнее вжались в дно. Следующим шагом я выбрался к другому берегу и вцепился в орешник на той стороне… Правой рукой.
Я зашипел от боли и бухнулся обратно, в обжигающую холодом воду. Ноги опять заломило от боли, и течение пыталось развернуть меня.
Кое-как запихнув револьвер в карман, я вцепился в кусты левой рукой и пополз вперед. Комья земли выжимались из-под ног и бултыхались в воду, я то и дело соскальзывал, но цеплялся за ветки левой рукой и помогал правой, насколько мог терпеть боль в ней.
И полз вверх, цепляясь за кусты и продираясь сквозь них.
Выбравшись из обрыва, сунул руку в карман – не было ли одно из тех громких бульканий за спиной не от кома земли, а от револьвера? – но Курносый был со мной.
Налетел ветер, и меня затрясло. Во рту колко стучали зубы, револьвер чуть не вывалился из онемевших пальцев.
Я сжался, обнял себя руками, закрываясь от ветра, но, господи, как же холодно…
Вперед! Эта сука сейчас проскочит по тропинке, и тогда уже ее…
Слишком холодно. Невыносимо.
Плюнуть на все и свернуться клубочком… Идти? Раскрыть руки? Отдаться ветру? Да к черту все! К дьяволу! Ни за что!
Сесть на корточки, сжаться как можно туже. Хоть так спрятаться от ветра. Будет теплее. Хотя бы чуть-чуть…
А Старик?..
Я завыл, но заставил себя встать. Оглядеться. Стиснул зубы, чтобы не стучали, не отзывались в голове неотвязной дробью.
