Или показалось, что прошло.
У ближайшей придорожной забегаловки я свернул. Заглушил мотор и внимательно осмотрел руку. Покрутил большим пальцем. Верхняя жилка, идущая от него к запястью, послушно напрягалась и опадала. Работала так, как и должна. Но в подушечке большого пальца кололо все сильнее. Уже отдавало в запястье и дальше, к самому локтю.
Я заказал кофе и сразу прошел в туалет. Включил горячую воду и сунул под струю руку. Я сжимал и разжимал кулак, разминал подушечку большого пальца. И ждал.
Прислушиваясь к тому, что происходит в руке. Уходит странный приступ? Утром это сработало…
Утром.
И сейчас. Не так, как утром, но почти в том же месте. Все вокруг одного пальца. Именно там, где эта чертова тварь…
Я стиснул зубы и дернул головой. К черту! Не хочу об этом думать!
Хотелось вообще вытрясти эту мысль из головы. Выкорчевать ее, чтобы следа не осталось! Потому что если не врать самому себе, кололо сильнее. И отдавало в руку все выше. И это может значить только то, что…
Отгоняя от себя мысль, лишавшую смысла все, что я делал – и собирался успеть сделать! – я вернулся к столику и глотал горячий кофе, не чувствуя вкуса. Одну чашку, вторую. Стискивая левой рукой правую там, где пульсировала боль. Откуда расползались жалящие уколы – под подушечкой, в глубине ладони, где большой палец соединяется с остальными.
И постепенно…
Или кажется? Боясь, что это самовнушение, минуты две я не решался поверить своим чувствам, но иглы стали жалить легче. И реже.
Минут через пять боль затихла. Ушла совсем.
Я подвигал большим пальцем. Палец послушно ходил во все стороны, жилка напрягалась, И ни следа странного колючего приступа.
Может быть, это было просто последствие того, что было утром? Если я в самом деле отлежал руку так, что какой-то нерв почти отмер, а потом, после утренней разминки, ожил вновь, когда кровь пошла по сосудам… Может быть, эта колющая боль как раз признак того, что контакт между нейронами восстановился полностью? Не просто способны проводить импульс, а срослись еще крепче? Стали как прежде? До того как отлежал?
Я ждал, я боялся, что странная резь возобновится, но минута шла за минутой, а в руке было спокойно.
Кофейник почти остыл, и я заказал свежий. Оказалось, кофе здесь неплохой.
И вообще, мне жутко хочется есть! Странно, как раньше этого не чувствовал.
Я заказал цыпленка табака и по тарелочке всех салатов, что у них были: и овощной, и острый корейский, и из кальмара с красной икрой.
Я мог забыть, что толком не ел уже несколько дней, но не мое тело. И сейчас желудок мигом мне это припомнил. Там нетерпеливо урчало, куски проваливались туда как в бездонную бочку, я жевал, глотал кусок за куском – и никак не мог наесться.
А затем словно перевернули пластинку: накатила сытость. Приятное отупение в голове, тяжесть в животе. Все-таки переел. Все-таки волк – мой тотем. Обжираюсь я тоже как собака – пока не съем все, до чего могу дотянуться. Хотя вот два пончика, из трех взятых на десерт, остались.
Их я забрал с собой и, чувствуя себя обожравшимся косолапым мишкой, доплелся до машины и плюхнулся на мягкое сиденье. Отъехал – и тут же вспомнил о Диане. Ее ведь тоже кормить надо. Может быть, это она от неполноценного питания стала такой никакой?
Но возвращаться… Вылезать из машины совершенно не хотелось. Здесь было тепло и пахло кожей и хвоей, сладко мешаясь с ванильным ароматом пончиков. Нет, только не сейчас. Ни за что!
Минут через сорок, когда сладкое отупение прошло, а шоссе рассекло очередной поселок, я нашел там магазинчик попристойнее и набрал разных нарезок.
Туман встретил меня в версте от шоссе. За воротами с обманным предупреждением он сгустился так, что даже фары не помогали.
Очень медленно я вел «мерин» – словно сам брел на ощупь. Вглядываться вперед было бесполезно. Только белесая муть, проткнутая лучами фар. Поворот ли перед тобой, подъем ли, спуск – совершенно не разглядеть. Разве что тени кустов по краям дороги, они угадывались шагов на пять впереди машины, здесь туман еще не успевал растворить их. Лови намечающийся изгиб или спуск…
Я полз как черепаха, впереди медленно струился туман в свете фар, и так же медленно текли мои мысли.
Было о чем подумать.
То ли еда меня успокоила, то ли кофеин наконец-то подействовал, но раздраженная торопливость отступила, я мог мыслить логично. Правда, легче от этого не становилось. Чем больше я вспоминал Диану утром, тем яснее мне становилось, что чем-то она все-таки занималась.
Чем? А что паучихи умеют делать лучше всего? Копаться в головах.
Но, кроме меня, в доме никого нет. Нет никого на версты вокруг. Рядом с ней только я. Значит…
Я поежился.
Могла она копаться во мне, пока я спал? Но я же ничего не чувствую. Никаких изменений.
Хотя… Что я знаю о том, как чувствуют себя те пурпурные? Может быть, им тоже кажется, что в их головах никто не копался. Даже наверняка. Уверены, что все, что они делают, делают по собственной воле. И к собственной пользе.
Наконец-то слева остался большой поворот – последний перед домом вроде бы. Да, так и есть. Вместо деревьев, наполовину растворенных в тумане, потянулась темная, словно провал в никуда, поверхность пруда.
Я напрягся, пытаясь уловить холодный ветерок в висках. Быстрое, настороженное касание, почти рефлекторное. Здесь уже совсем близко, здесь она должна почувствовать, что кто-то рядом.
Но касания не было.
Вытянув шею и приподнявшись на сиденье, чтобы заглядывать за переднее крыло вниз, на дорогу перед самыми фарами, где еще что-то различимо, хоть так угадать края дорожки, я обогнул дом и заехал в гараж.
И все еще не чувствовал Диану. Ни единого касания, даже самого робкого. Странно… Не может же она спать? Все то время, пока меня не было, целый день…
Или она настолько чем-то занята, что и моего приближения не заметила, и машины не услышала?
Тпру! Не надо накручивать себя. Цепь я проверил, а больше ей тут заниматься нечем. Нечем! И не надо себя накручивать.
Ночью тоже было нечем… Но утром она была сонная и выжатая. Не так ли?
Я выключил фары, вокруг машины сгустилась непроглядная чернота. Робкий свет из салона таял, едва оторвавшись от машины. Стен гаража не видно, будто и нет вовсе. Будто и самого гаража нет, и вообще ничего нет – кроме островка света в машине. А больше во всем мире ничего не осталось. Все растворилось, пропало куда-то…
Из-за плотного тумана казалось, что вокруг не отсутствие света, а темнота, наползающая со всех сторон.
Я положил руку на ключ зажигания, чтобы заглушить мотор, но не решался повернуть его.
Нет ничего, кроме островка света. А выключишь мотор, пропадет и он. Пропадет машина, пропадет все – кроме темноты, которой пропадать некуда, которая вечна…
