Виктор оттопырил полу плаща, обнажив рукоятку револьвера и кобуру. Вжикнул «молнией» внутреннего кармана. Вытащил лист бумаги, сложенный вчетверо. Протянул мне.
– Что это?
– Старик просил тебе передать. Обязательно.
– Тогда?..
Виктор промолчал. Отвел глаза.
– Что там?
Он молча пихал мне листок.
Я взял, развернул. Виктор включил свет в салоне.
Хм… Этот листок я уже видел, хотя тогда и не брал в руки. Поделен пополам вертикальной линией, с каждой стороны набросано по нескольку пунктов. Беглым, ужасно корявым почерком Старика, похожим на сплетение корней. Так просто не разберешь:
– Он сказал, что это?
Виктор помотал головой:
– Сказал тебе передать. Я читал, но там… – Он поморщился. – Думал, ты знаешь…
Я вздохнул. Еще раз попытался прочитать, но тут надо разбирать по буковке. Не сейчас. Я сложил листок и спрятал во внутренний карман. Виктор задумчиво проводил его взглядом.
– Потом, когда все устаканится, посидим вместе, внимательно… Может быть, это как-то связано с той книжкой. От той суки. Ну ты помнишь – последней… Твоей, – сказал он с непонятной гримасой. Вздохнул. – Разгадаем потом эту загадочку…
Потом…
– Ну чего ты опять ухмыляешься?!
Потом…
Нет. Эту загадку мне уже не разгадать. Не успеть…
Я вылез из машины и тихонько прикрыл дверцу.
Перед зелеными воротами с военной страшилкой я остановил «козлика». Притушил фары.
Посидел, пытаясь хоть немного навести в голове порядок.
День выдался тяжелый, но ведь это еще не все…
Я сидел, пялясь в темноту перед машиной, пытаясь на время отложить все мысли предыдущего дня – и настроиться на Диану.
Странно… У меня не было ощущения, что это что-то неприятное.
Я хмыкнул. Да я уже почти воспринимаю тот особняк – как дом! Мой дом… И Диана в нем… Хоть она и чертова сука, но, надо отдать ей должное, весьма милая чертова сука…
Даже что-то теплое – знать, что сейчас снова она будет суетиться вокруг, улыбчивая и внимательная, обдавая призрачной прохладой лаванды наяву и мягким лавандовым холодком в висках… Что-то сродни ожиданию встречи с домашней зверушкой, милой, родной…
Но не совсем. В том-то и дело, что не совсем, будь она проклята!
Да, была странная приятность в утрах и вечерах с ней, в ее свежих утренних приветствиях и внимательных, все понимающих глазах, и даже вечные шпильки незлые, нет…
Но было и другое: изматывающее напряжение, каждый миг настороже. И в делах, и в словах, и даже в мыслях. В своих ощущениях. Воспоминаниях. Во всем.
Запах ее лавандового мыла пропитал воздух столовой, ее лавандовый холодок – пронзил все это место. Каждый уголок дома. Двор, пруд, окрестности. Все.
Не говоря уже о тренировках, когда ей позволено не просто висеть рядышком, а залезать внутрь меня. Подслушивать, менять, морочить…
Все ее видимое спокойствие, все ее ироничное смирение, эта игривая покорность – могу ли я быть уверен, что она в самом деле смирилась со своей участью?
Виктор может думать что угодно, только он с ней не говорил ни разу, вообще рядом не стоял – кроме нескольких часов тогда. В ту ночь, которая кажется древней и нереальной, как виденный в детстве фильм, полузабытый, но въевшийся в память обрывками, которые странно переплелись с твоей собственной жизнью…
Не затевает ли она еще что-то?
Нельзя ей верить. Надо следить. Но, господи, как же это выматывает… И там – и тут. Одни трудности. Все не так. Везде все не так. И чем дальше, тем хуже. Все хуже и хуже…
Господи, как же я устал…
На миг представил – нет, не я, а какой-то маленький лентяй-мечтатель, без спросу поселившийся внутри, – Диану-друга. Диану, с которой не надо быть настороже, не надо ждать удара в спину…
Я оскалился и встряхнулся. Тронул машину. Поцеловал бампером створки ворот и медленно пополз по извилистой дороге к поместью.
И холодный ветерок повеял по вискам…
– На вас лица нет… мой господин, – все же добавила она, смягчая серьезность.
Но обычная ее улыбка сейчас лишь едва заметной тенью гуляла по губам. Внимательные глаза, я почти кожей чувствовал ее взгляд, она впивалась в меня взглядом, почти как ледяные щупальца, которые сейчас она не распускала…
– Что-то случилось?
Вот только мне бы самому со своими мыслями разобраться, без ее шаловливых ручек.
– Зато у меня есть жареная рыба.
Я открыл пакет.
Она потянула воздух и закатила глаза.
– Ммм! Осетрина… Свежайшая осетринка! Солнечные жилки, белые слезинки… И не только она… Прямо пир какой-то!
Я все вытаскивал из пакета многочисленные недоедки, расфасованные по мисочкам из прозрачного ломкого пластика. Тут же почему-то оказалась и бутылка топленого молока. Непочатая. С фирменной этикеткой. Видимо, к пирожкам…
– Мм! – восхищенно простонала Диана. – Молоко! Топленое молоко!.. Кто бы мог подумать, что это будет для меня таким счастьем – глоток молока? Мой господин просто волшебник… – На ее губах опять играла ее привычная улыбка с двойным дном. – Мой господин научил меня заново радоваться самым простым вещам… Но в честь чего же весь этот пир, мой господин?
– Слет охотников, – пробормотал я, больше прислушиваясь к себе, чем к ней.
Рука… В руке опять… нет, еще не танцевали жалящие иглы, но я чувствовал напряжение, натянутость внутри и легкую одеревенелость, которые были предвестниками. Как раз после этого…
Диана внимательно глядела на меня.
– Слет охотников?
– Для обмена опытом.
– Шабаш? – с недоверчивым восторгом улыбнулась Диана. – У вас тоже бывают шабаши?
Вскрыв прозрачные пластиковые крышечки, я сгреб их, чтобы выбросить на кухне, заодно прихватил молоко – убрать в холодильник, но Диана взмолилась:
– Нет-нет! Прошу вас, Влад! Хотя бы глоток молока! Сейчас!
Я пожал плечами. Нашел на кухне чистый стакан, вскрыл бутылку, но она следила за мной через проем двери.
– Нет-нет! Прошу вас, только не в стекло! Кто же пьет молоко из стекла? Там есть специальная серебряная чашечка…
Я вздохнул, но раскрыл шкаф с посудой. Серебряная чашечка… серебряная чашечка… Ага, вот она…
Я чуть не зашипел от боли, едва не выронил чашку. Поспешно поставил на стол. Касание металла проткнуло тот занавес, что удерживал иглы… Почти сорвало…
– Нашли?
– Нашел… – сквозь зубы пробормотал я.
