На миг замер, закрыв глаза.
Лавандовый холодок в висках не появлялся, но все-таки я чувствовал пульсацию ее невидимых ниточек, раскинувшихся паутиной вокруг нее…
Я повел головой, ловя, где же сгущение, и одна из ассоциаций выстрелила: принюхивающийся пес, поводит носом. Да, мой тотем волк, и вот я принюхиваюсь, все ниточки ведут в один узелок…
Куда же – к сердцевине паутины?
Не в комнате.
Внизу-сзади – в подвале – тоже нет…
Справа. Да.
Я промчался через холл, грохнул плечом в прикрытую дверь столовой.
Она была здесь. Грелась у огня, подтащив тяжелый стул к самому камину. Обернулась на грохот – с самой кроткой из своих улыбок.
– С добрым утром, мой…
– Диана, черт побери!
– Неужели моему господину плохо спалось?
– Хорошо. Слишком хорошо!
– Прошу прощения?
– Диана! Мне казалось, мы договорились.
Она нахмурилась, разглядывая меня. Вдруг улыбнулась.
– Ах, вы об этом… Сущие пустяки. Не стоит благодарности.
– Диана… – почти прорычал я.
Покачал головой. Мне такие шуточки не нравятся.
– Вы не видели вчера себя в зеркало… мой господин. – Смешливые искорки плясали в ее карих глазах. – Небо и земля. Неужели это было плохо?
– Это было великолепно, Диана. Но я не люблю бесплатного сыра.
– Бесплатный сыр? – Кажется, она удивилась. Или очень умело изобразила это своими высокими бровями и ореховыми глазами. – Вы думаете, я сделала это с расчетом что-то получить взамен?
– Мы договаривались, что без разрешения вы не лезете!
– Но я и не лезла. – Впервые я видел Диану невинно оскорбленную. – Я ничего не высматривала, ничего не правила… Ничего, кроме того, что вы бы и сами разрешили мне поправить, если бы не были столь горды… если бы мой господин не был столь великодушен ко мне и не жалел бы свою покорную рабу, а заставлял ее ночи напролет выщипывать подсознательных блошек, от которых никакой пользы, только вред и плохой сон, тогда как высыпаться надо так, чтобы утром как заново родился… – докончила она со своей вечной улыбкой, где сквозь игривую покорность проглядывала ирония, но и та тоже игрушечная, незлая.
Не эмоции, а намеки эмоций призрачно угадывались в ее лице, выглядывая друг из-за друга, как многократные отражения в двух зеркалах – в ее ореховых глазах.
– Вы красиво плетете слова, Диана…
– Не только слова… – потупилась она с улыбкой.
– Но это всего лишь слова.
– Мой господин не верит мне? – Она перестала улыбаться. – Прислушайтесь к себе, Влад. Разве я где-то надавила? Что-то исказила?
Нет. Это бы я сразу почувствовал… если бы это было столь явно.
Но ведь она могла сделать это не так грубо. Могла и иначе. Хитрее. Тоньше.
Ночью я был открыт. Открыт не только потому, что без защиты, мог и не встрепенуться от ее касания. Не только поэтому.
Во сне я, как и любой человек, не дневной я. Во сне я причудливая химера из кусков меня привычного, дневного, и странных лоскутков с самого донышка моей души. Того, чего днем как бы и вовсе нет.
Во сне я вывернут наизнанку. И если Диана вышила там что-то мелкими, аккуратными стежками… Сейчас, когда я в сознании, – вся эта изнанка невидима даже мне самому. Если Диана и расшила там лавандовыми бисеринками, то я их и не должен заметить. Ни сейчас, ни потом.
Но постепенно, незаметно эти лавандовые бисеринки прорастут – с самого донышка моей души. Вплетаясь в мои мысли так, что и не разделить, где чужое, а где мое. Вообще не заметить, что во мне пустило корни что-то чужое… И я буду уверен, что и эти побеги тоже мои. Тоже из самого моего нутра. Выжимка из моих ежедневных дел, желаний, стараний… но планировка садика-то будет ее, Дианы.
– Если я этого не чувствую сразу, это не значит, что оно не скажется на мне потом. Когда будет поздно.
– Ах, вам все-таки продолжает чудиться мышеловка… Но, поверьте, кроме мышеловок на свете бывают и подарки. Просто подарки, – улыбнулась она.
– Конечно. Просто подарки. Вроде книг об охоте, каждая страница которых покрыта ядом…
– Вы думаете, я пыталась во сне заставить вас поверить во что-то, во что верю я?
– А разве нет?
– Влад, вы в плену иллюзий…
– Да ну?
Она кивнула, улыбаясь. Очень по-доброму улыбаясь. Кажется, даже с сочувствием.
– Мне не нужно хитрить, чтобы переманить вас на мою сторону. Хитрости нужны, когда обманывают. В религиях для глупых, слабых и пугливых. Это их нужно оплетать сетью лжи и подстегивать кнутом страхов. Лишь слабых и глупых призывают во что-то верить, а о чем-то запрещают размышлять… Но чтобы встать на путь сильных, не нужно ничего этого.
– Все же хотите навязать мне то, во что сами верите…
– Хочу. Как врач желает исцелить больного. Но чтобы вы стали думать, как я, мне не нужно мешать вам думать. Напротив. Я всего лишь хочу, чтобы вы смогли думать яснее и точнее, чем думали все эти годы… Остановились на миг, с чистой головой и незамутненным взором огляделись – кто вы? где? зачем? Попытайтесь хоть раз увидеть жизнь такой, какая она на самом деле. И не останавливайтесь, когда мысли приведут вас к тому, от чего вы пугливо отталкивались раньше, всю вашу прежнюю жизнь… отталкивались, потому что в глубине-то души уже подозревали, что вам не понравятся эти ответы, они разобьют вдребезги то, что вам внушали, то, во что верили – верили слепо, верили только лишь потому, что вас так приучили верить, пока вы были юны… Но остановитесь, оглянитесь. Вы не глупый пес, чтобы всю жизнь сидеть на цепи веры и охранять склад чужих обманов, – вы прелестный волчонок, удел которого – стать прекрасным, свободным волком…
– Диана, у меня отличное настроение, и даже ваша софистика не способна его испортить. Но если вы еще раз попытаетесь так сделать…
– Влад, у вас потрясающая способность отвлекаться! Я говорю с вами серьезно и знаю, что вы способны понять, но вы не слышите! Будто не слушаете вовсе! Вам не говорили об этом?
– Говорили.
Только в такие моменты Старик называл меня не Владом, а Крамером…
– Так почему же вы не хотите прислушаться?
– Все! Хватит, Диана! Я наслушался этого еще вчера. Теперь вот что я вам скажу.
– Все же вы меня подозреваете…
– Подозреваю. Правда, проверить я не могу… но могу прекратить. Раз и навсегда.
Я приготовился швырнуть в нее картинкой, которая так здорово на нее подействовала тогда, а теперь, похоже, подрастеряла яркость. Но ведь это можно и поправить?
Но Диана не лезла, хотя и должна была чувствовать, что сейчас я готов ее впустить, разрешаю… Но она не лезла.
