Еще хуже борща был Катин рассказ – точная копия моего. Вместо кухарки прачка, вместо тренерши вожатая, мучившая мальчишек театральным кружком на свежем воздухе, и все те же жалюзи на окнах, сквозь которые даже не понять, нет там никого или за тобой уже следят и кто-то побежал поднимать тревогу, а кто-то уже заходит сзади…
– Ну и чего вы на меня уставились? – сказал Виктор. Хмыкнул. – Думаете, у меня сильно лучше? С парадного-то входа?..
Потом вздохнул и перестал скалиться. Прищурился.
– Да нет, местечко интересное, там, конечно, есть…
– Где? – тут же потребовала Катя.
– Перед воротами, выступ обрыва. – Виктор изобразил рукой, как именно.
Но я и так прекрасно помнил. Дорога идет почти по самому обрыву, но напротив ворот обрыв выступает к речке сильнее, и по ту сторону дороги получилась пустая площадка, треугольником – шагов тридцать длиной, в самом широком месте шагов восемь.
– Там есть следы, – сказал Виктор. – Четкая такая колея. Машину явно там оставляют, внутрь не заезжают. Я думаю, не устроить ли нам там хор-рошенький фейерверк, а? Чудный такой фейерверчик… Оно будет почти без риска и почти с гарантией… Аккурат между колеей прикопать – и не жадничать. Тут главное – не жадничать. Чтобы и машину, и всех внутри в клочья… А? Разом бы решило все наши проблемы.
– Но? – уже почувствовала Катя.
– Да ни хрена! Прикопаешь тут… Я даже остановиться не успел, только тормозить начал, уже к воротам вылезла тощая дура в очках. Встала в воротах, да так к ним и примерзла. Вылупилась на меня и глядела, пока я за поворот не убрался. И дальше осталась. Полчаса в бинокль из-за кустов глядел, а ей хоть бы что. Встала и стоит у ворот, как суслик на охране семейства, грымза очкастая…
– Вышколенная? – спросил я.
– Похоже на то… Я уж круг сделал, через мост, с другого берега стал смотреть, а она все стоит, суслица чертова… И похоже, она там не одна такая… – Он вздохнул, покачал головой: – Нет, просто так перед воротами там не прикопать ничего. Ни стального конфетти, ни дохлой мышки… Такое ощущение, что если и не у ворот стоят, то в окна глядят. Постоянно все вокруг просматривают. С-суслицы, мать их…
– Вечером можно попробовать, – сказал я.
– Крамер, ты правда такой дурной? – спросил Виктор. – Ты что, слепой? – Он поднял руку и стал загибать пальцы: – Уголок зеленый, здания чистенькие, кормежка великолепная, постоянные тренировки и посиделки на свежем воздухе… Не понимаешь? Это фабрика, фабрика по разведению жертвенных ягнят. Первосортных жертвенных ягнят! И что по периметру глазастые тетки – не случайность, Храмовник. Не обманывайся сам и уж хотя бы нас-то в этом не пытайся убеждать, ладно? Может быть, они еще и не слуги и делают это неосознанно. Может быть. Но кто-то явно вбил им в голову привычки постоянно держать глаза и ушки открытыми… Нет, Храмовник. С кондачка здесь не пройдет.
– Ты же еще не попробовал! Может быть, вечером…
– И не буду пробовать! И тебе не дам! – Виктор шлепнул ладонями по столу. Шумно, раздраженно фыркнул в сторону. Заговорил спокойнее: – Нет, сегодня соваться туда больше не будем… И так уже дважды проехался у них на виду – я не знаю, ездит тут вообще кто-то кроме этой чертовой суки?.. Боюсь, та очкастая грымза уже настороже. И если еще что-то – как бы не звякнули в один милый поселок, как бы не понеслись сюда бравые ребята в пурпурных ошейниках…
– Ну так, может, вообще туда не лезть? – предложил я. – Действительно, опасно же… Вообще никуда не лезть. Уехать куда-нибудь на Чукотку и тихо жить на берегу моря, пореже выбираясь в ближайшие деревни…
– Не умничай, Храмовник. Думаешь, они возьмут да и нагрянут сюда всем табуном, чтобы нас отпугнуть?.. Одна ошибка – и охотиться будут уже на нас. Все будет тихо, очень тихо… пока чья-то костлявая рука не возьмет тебя за задницу. И вот тогда рыпаться будет уже поздно.
– Да ну? – Я покачал головой. – Они всего лишь люди.
– Они-то люди… А если сука приедет с ними?
– И что? Один раз я уже…
– А то! Это ты всегда приходил к ним, а не они к тебе! Это ты всегда атаковал первым! Ты подползал к беззащитной заднице! А теперь подползать будут к твоей. С чего ты взял, что знаешь все их фокусы? Ты знаешь только то, как надо подкрадываться к ним, когда эти суки тебя не ждут, а возомнил, будто знаешь все их повадки и подходцы! А что, если она тоже знает, как надо подкрадываться к таким, как мы?.. Незаметно?.. Если нас заметят, а мы этого не почувствуем? С чего ты взял, что она примчится сюда, раскинувшись во все стороны изо всех сил воющей воронкой, тупо обшаривая все и вся?..
– Я ее по-любому почувствую.
– Уверен? С чего бы это?
– Уверен. Я вторую неделю живу бок о бок с такой же сукой… целой и невредимой.
– Целой-то целой. Но такой же? Ой ли? Ну да допустим. И может быть, ты почувствуешь. Может быть, и я ее почувствую… А Катька? Катька почувствует ее, если она будет обшаривать тихонько, едва-едва?
Катя уставилась на свои руки. Крутила серебряное колечко на пальце. Вспыхивали и гасли огоньки чистого света.
– Да и себя не переоценивай, – сказал Виктор. – Мы пытаемся перешагнуть пропасть на ходулях, Храмовник. И тут дергаться не надо. Дернешься – и привет… Спокойно, Храмовник. Спешкой тут только все испортишь.
– Следующей ночью новолуние, – сказал я. – Мальчика она будет забирать сегодня. Уже этой ночью.
– Под утро… – пробормотала Катя.
– И что? – сказал Виктор. – Ну будет забирать. Ну приедет… И что дальше-то? Головы теперь в петлю совать, что ли? Как приедет, так и уедет. Через месяц возьмем.
Какой, к дьяволу, месяц!
– Я…
Я закусил губу.
Я вдруг понял, что если скажу про руку, тогда Виктор точно не пойдет.
А что, если у меня начнется приступ в самый неподходящий момент? Что, если я не выдержу и завою от боли, пока мы будем ждать в засаде? Да просто свалюсь и сдохну, когда эта дрянь внезапно прихватит не нервы в руке, а в сердце, в легких или в голове? В тот самый миг, когда надо будет начинать атаку, выбивая наш ритм? В тот миг, когда он бросится вперед, рассчитывая на меня…
Что тогда?
Нет, он не пойдет. Ни за что. Даже если пойдет Катька. Одно дело – перешагивать через пропасть на ходулях, и совсем другое – если ходули еще и треснувшие.
– Ничего, – сказал Виктор. – Не в этот раз, так в следующий. Сообразим. Тихонько, не спеша сообразим. До следующего месяца что-нибудь придумаем.
– Через месяц может быть снег, – сказал я.
Катя передернула плечами и поморщилась. Кивнула.
Ага… В отличие от Виктора, она-то охотничья душа. Она-то хорошо знает, как погано бывает со снегом. И следы на нем, и ночью словно освещено всюду из-за него…
– Значит, подождем еще месяц! До весны будем ждать, если потребуется! Нам спешить некуда. Там их почти полсотни. Сорок детей – это ей на четыре года хватит… и наверняка еще будут новеньких подвозить. Эта сука здесь крепко устроилась, ни хрена не боится.
