Не знаю. Наверно, уже не верил. Просто сидел, внутренне подбираясь перед тем, что мне предстояло сделать. Одному.
Потом завел машину, пропустил фуру и перебрался на встречную полосу. Вернулся на две версты и съехал с трассы.
Дорога уже, машин меньше. Налетели огни городка, убежали назад. Пять минут, поворот – и фонари вдоль дороги пропали. Только луна осталась. Висела сзади справа, подгоняя в спину своим безумным светом.
Пару раз попадались легковушки, слепя фарами. Еще поворот, и дорога стала еще уже, совсем опустела. Ни машин, ни бредущих по обочине трудяг, спешащих домой.
Я еще раз покосился на карту Гоша, разложенную на правом сиденье. Поехал медленнее. Где-то здесь съезд с этой еще дороги на одноколейку, которая уже не дорога, но еще и не совсем просека.
Вдали, за лугами, показались бело-голубые фонари поселка, пропали. Значит, теперь еще медленнее. Отсюда метров четыреста, если верить карте…
Лунный свет звенел за спиной, натягивая нервы.
Только бы эта сука еще не проснулась! Только бы еще не уехали с усатым из своей глуши!
Надо было не ждать Гоша с Шатуном, а сразу же ехать. И взять этих днем. Пока спят. Если ночью гуляют в больнице, значит, днем спят. Верно?
А вот и съезд, едва заметный – изгибается мне навстречу, почти спрятался за двумя огромными кустами.
Я затормозил и вырубил дальний свет.
Ну, вот и приехали… Двести метров по просеке – и будет дом.
Я выключил подфарники, выключил свет в салоне. Посидел, давая глазам привыкнуть. В зеркало слепил глаз луны.
Впереди серебрились стволы лип, маленькие елочки отливали синевой…
Я тронулся, повернул и тут же затормозил. Черт возьми! Тут всего метров тридцать вперед – и изгиб. Скорее всего, прямо за изгибом подъезд к дому. Нет тут никаких двухсот метров!
Я выключил мотор. Всматривался в переплетение ветвей, боясь увидеть светящийся огонек – значит, уже не спят, но там было темно. Хорошо. Может быть, все еще и сложится удачно.
Я приоткрыл дверцу. Прислушался, прежде чем вылезать.
Жаба и усатый, может быть, и спят. Они-то, наверно, спят…
Но я слишком хорошо помню Харона.
Она, конечно, жаба – не паучиха. Сама не смогла бы так натаскать пса, а уж тем более волка… Но она взяла у той паучихи мальчишку – безропотного, послушного, как ручной мышонок. Обработанного. Пусть не сильно, но, может быть, ей именно такой и был нужен?
И если она решила, что ей нужен и песик, которой будет охранять ее днем, точь-в-точь такой же, как у подружки…
Я прислушивался, вглядывался в серебристые стволы и ветви, отыскивая и боясь наткнуться на пару желтоватых огоньков. А может быть, и не пару…
Здесь хотя бы не было той мертвой тишины, что была там. Ветерок облизывал холодом мое лицо, вспотевшие пальцы. И она жаба, не паучиха. Это многое упрощает.
Я достал из бардачка Курносого, отщелкнул барабан. В ладонь выпала обойма с пятью патронами. Эту я убрал, нащупал в бардачке промасленную тряпочку с двумя другими. В основе такие же плоские стальные «снежинки» на пять патронов, да только сами патроны чуть другие. У этих свинцовые пули подпилены крестом.
Одну гроздь в барабан, вторую в карман.
Стараясь не шуметь, я вылез. Не захлопывая дверцы и держась спиной к машине, обошел ее. Открыл багажник, все еще боком к машине, глазами к лесу. На ощупь нашел чехол для удочек и вернулся в машину.
Расстегнул брезентовый чехол и стал скручивать багор. Два метровых куска в единое древко. Внутри стальной стержень, в два пальца толщиной. Увесистое и прочное железо. Снаружи деревянная накладка. Жабу, пока она живая, лучше не трогать даже через стальной шест. Металл слишком хорошо все передает…
Я ввернул одну половинку в другую, достал рабочую часть, похожую на навершие средневековой пики. Трехгранный штык, под ним топорик. Не столько чтобы рубить, сколько не дать суке приблизиться – у этой твари, даже проткнутой, может хватить сил и решимости наползти прямо по копью, протыкая себя насквозь, пропуская древко через себя – лишь бы приблизиться и коснуться…
Она после этого даже выживет, быть может. Вытащит из себя древко и все-таки уцелеет. А вот я, если она до меня дотронется хоть разок…
Я до предела вкрутил резьбу в вершину багра, еще раз проверил соединение в середине древка. Хорошо.
Я положил багор между сиденьями. Посидел, дыша на пальцы. Холодно. Но перчатки лучше не надевать. Мне всегда кажется, что кожа вдруг возьмет да и проскользнет по дереву рукояти в самый неподходящий момент.
Затем прикрыл дверцу, опустил стекло до упора и включил мотор. Пополз вперед, прислушиваясь к тому, что снаружи.
Машину лучше бросить не здесь, а на повороте. Не нравится мне тот усатый. Кто его знает, не успеет ли она с его помощью добраться до своей «ауди» быстрее, чем я доберусь до нее? Тогда пусть сюрприз ждет их сразу за поворотом, чтобы не успели среагировать.
Я обползал поворот, но дорога впереди все не становилась прямой. Сделав округлый поворот влево, вдруг пошла раскручиваться вправо. И опять влево.
Холмы тут, что ли? И справа и слева? Эта загогулина, чтобы их объехать? Да, вон что-то в темноте громоздится. Зря я на Гоша погрешил, тут запросто все двести…
За ветвями, где просека выходила на прямую, мелькнули огни.
Я скрипнул зубами от злости. Не столько на них, сколько на самого себя. Ну вот! Дождался, идиот! Дотянул!
Хотя если Гош все пометил верно, до дома еще метров сто, и деревья должны еще скрывать свет окон…
Из-за изгиба просеки на меня вылетели два слепящих огня и шум чужого мотора.
Я ударил по тормозам. Звук другого мотора тоже резко сменился, водитель судорожно тормозил. Успел. Удара не было, хотя мне казалось, что он неизбежен.
Впереди потемнело. Машина встала в упор к моему «козленку», почти поцеловав в бампер. Фары закрыло передним крылом. Их свет рассеивался между машинами, поднимался по скатам крыльев мягкой волной.
Переднее стекло их машины. Слева бледные щеки и темные усы, а прямо передо мной белокурые волосы, кукольное личико чертовой суки. На ее лице было одно лишь легкое удивление – только тем, что они чуть не въехали в другую машину…
А вот усатый все понял быстро. Может быть, меня выдали глаза.
Правой рукой нащупывая револьвер на соседнем сиденье, левой я уже распахивал дверцу. Выскочил наружу, вскидывая Курносого, но передо мной взревело и окатило светом.
Машина с визгом откатывалась назад, перед «козленка» больше не закрывал меня от режущего света фар, я видел только два слепящих глаза, ничего больше.
