Она умирала, я это видел. Она не могла контролировать свое тело, она едва могла закрывать свои раны, кровь сочилась все быстрее, и вместе с ней она теряла последние силы. Ей осталось совсем немного, я видел это.
– Ты убил его, – почти беззвучно шевельнулись ее губы.
Да, убил! И тебя тоже убью, сука! Из последних сил я стискивал спинку стула, отталкивая его как можно дальше от меня, не давая твари приблизиться ко мне.
– Ты убил его…
Не в силах обползти или выбить стул в сторону, она повалилась на ножки стула сверху.
Я увидел, как кровь уже не каплями, уже струйками брызнула из ее ран. Неужели все? Наконец-то?! Умри, сука! Умри сейчас!!!
Я едва видел ее… В глазах темнело будто я падал в глубокий колодец, светлая дыра становилась все тусклее, все меньше, все дальше…
Умри же, тварь, умри… Если ты уже без сил валишься, у тебя не должно быть и сил, чтобы затягивать сосуды… Я ждал, когда плотины ее мышц развернутся, когда хлынет кровь, уже не сдерживаемая ничем.
Но сука держалась…
Я вдруг понял, что какие-то силы у нее еще остаются. Она легла на ножки стула, но не потому, что силы совсем покинули ее. Нет.
По своей воле. Ее рука поднялась, она снова тянулась ко мне. К моему лицу, к моей груди. Ее глаза, странно застывшие, глядели не в меня, а сквозь меня…
Но ее рука не доставала до меня. Сука приподнялась грудью, перелегла чуть дальше на ножках стула – ближе ко мне. Рука вытянулась, вытянулись пальцы, стараясь зацепить меня хотя бы кончиками – она все еще пыталась дотянуться…
Ее губы шевельнулись. Беззвучно, но я уже видел это движение, пока у нее еще хватало сил говорить: ты убил его.
Ей не хватило бы сил на то, чтобы обползти стул, но стул сам пополз ко мне под весом ее тела.
Скользнул по надраенному паркету ко мне.
Сука распласталась поверх ножек, головой на краю сиденья, а ее рука тянулась ко мне, через провал высокой спинки тянулась ко мне…
Ее рука еще не коснулась меня, но мое сердце замерло. В ушах стало тихо-тихо. Толчков пульса больше не было…
Тишина. Тишина смерти… Вот каково это – умирать…
Я закричал, хотя из горла не вылетело ни звука, ни дуновения воздуха.
Но я пытался кричать.
Не хочу умирать! Нет! Нет! Нет!!!
Мышцы онемели, пальцы скользили по деревянной спинке стула, и все-таки я смог дернуть его в сторону. Ножка стула, в которую упиралась сука, скользнула по шелку ее платья и ткнулась в рану на животе. Вошла в дыру, развороченную четырьмя лепестками свинца, в мышцы, которыми она управляла из последних сил…
В мышцы, в разорванные сосуды, которые она с таким трудом стягивала. Этого ее тело уже не выдержало. Кровь плеснулась из живота на ножку стула, а через миг прорвалась и рана на бедре. Кровь хлынула из чертовой суки, как из решета.
Да!!! Сдохни, тварь! Сдохни!
Она обмякла, голова упала, свесилась на сиденье… и медленно падала ее рука. Вниз – прямо на мою правую руку, вцепившуюся в край спинки.
Я отдернул руку. Моя рука убежала от ее пальцев, лишь на какой-то кратчайший миг они прохладно скользнули по моей коже…
Мне показалось, что солнце взорвалось у меня перед глазами.
Вспышка пронзила глаза, воткнулась в грудь – сердце разорвалось в груди, как граната, лопаясь, разрывая все сосуды.
Руки, ноги, все мое тело распрямилось, выгнулось, напрягшись до предела… Мне показалось, что пол швырнул меня вверх, переворачивая, и что-то с хрустом врезалось в затылок…
* * *
Я лежал на спине, не в силах двинуться, лишь чувствуя странную мягкость в затылке – тронуть, и пальцы погрузятся под мягкую, как битая скорлупа, кость. Прямо в мозг…
Странно, что я еще жив… Но это, наверно, ненадолго…
Привычные удары пульса, к которым так привык, что не замечаешь, – их не было, вместо них в груди была ужасная пустота. И никак не получалось вдохнуть. Темнота заволакивала глаза, лишь два светловатых пятнышка лунного света я еще видел, но и они гасли, гасли, гасли…
Но я не хотел умирать.
Только сейчас я понял, что значит – когда действительно не хочешь – изо всех сил, каждой клеточкой тела, каждой частицей души!
Нет. Не сейчас! Не хочу! Нет!!!
Это могли быть не пальцы… Это могло быть просто дуновение воздуха, когда ее рука скользнула совсем рядом с моей…
Ведь могло же так быть?
Могло?!
Господи, если ты есть, прошу тебя…
Пожалуйста…
Сердце трепыхнулось в груди.
Робко и тихо. И замолчало… И вдруг разразилось спотыкающимся стаккато. Слабыми ударами, но быстро-быстро.
Потом медленнее, но сильнее, надежнее. Вот только вдохнуть никак не получалось.
На миг перед глазами прояснилось и снова все потонуло в красноватой тьме. Сердце протопало по лесенке вверх, уперлось во что-то и, спотыкаясь, покатилось вниз, все медленнее и медленнее…
Все-таки я умру. Сердце включилось, но легкие, похоже, эта тварь вывела из строя навсегда.
За все на свете приходится отвечать. Я оставил ту суку умирать там, живую, но без надежды… И вот теперь настал мой черед. Сердце будет биться, но что толку гонять кровь, в которой нет кислорода?
Легкие горели, и жар разливался по всему телу… Сердце трепыхалось покалеченной птицей. Руки, ноги – полные жалящего, раскаленного свинца, неподвижные, безжизненные…
И только тоненькая струйка прохлады не давала мне сойти с ума от боли.
В жгущем океане боли – лишь крошечный ручеек прохлады и облегчения. Прерывистый, но есть. Холодным глоточком… И еще одним холодным глоточком облегчения…
Я открыл глаза.
Это почти ничего не дало, я мало что видел, темные пятна плавали передо мной. Но это было единственное, что давало мне чувствовать, что я еще жив. Давало мне верить, что я еще могу управлять своим телом. Хоть чуть-чуть. И эти крошечные глоточки облегчения… Это же… Это…
Я попытался выдохнуть, выкинуть из себя спертый, бесполезный воздух, что был в легких, с криком, изо всех сил, как можно резче!
И это сработало. Мышцы грудной клетки включились. Раздвинули ребра, и я с всхлипом втянул воздух – полную грудь чудесного, пьянящего, свежего воздуха…
Минуту я не мог надышаться, мне казалось, что мышцы вот-вот снова выключатся. И я следил за своими чувствами, старательно вдыхал и выдыхал, вдыхал и выдыхал.
Пока не поверил, что это не случайность.
