— Очень смешно.
— Нет, ну а правда? Чего ты к ней привязался?
Куч фыркнул. Потом кивнул на дюну справа, приглашая напарника, и медленно пошел вверх по склону. Детина пошел следом.
— Нет, у тебя к ней правда ничего такого?
— Чего «такого»?!
— Ну… личного…
— Слушай! Я же тебе сто раз сказал: они знают, где месторождения камней! Когда они тебя сверху камнями закидывают, особенно не поисследуешь, где там изумруды растут. Схватил мелочь, какую успел, и вали вниз быстрее.
А вот если заставить ее нарисовать карту…
— Ну да, заставил один такой! Ты сколько с ней возишься? И нарисовала она тебе хоть что-нибудь?
— Ничего. Сломаю.
— Сразу не сломал, уже не сломаешь, — покачал головой детина.
— В том-то и фокус! Этот бычара как тут появился, она с ним сразу спелась. Последние дни он все время рядом пасется и ее защищает. Ну и… типа, передышка у нее получилась. Надежда появилась… Думает, что все, больше я ее не достану… И тут ты этого бычару прямо у нее на глазах подстреливаешь. Потом ты его, раненого, щипчиками на кусочки кромсаешь, а я ее саму как следует отделываю…
Ну? Теперь понял?
— Да ты маньяк, Куч… — сказал детина и на всякий случай хмыкнул.
— Слушай, я не пойму…
— Ладно, ладно! — поднял руки парень. — Но ты точно уверен, что он прибежит?
— Да точно, точно! — рявкнул Куч. — Глазом моргнуть не успеешь, как этот бычара будет здесь! Ну, все. — Он остановился на гребне дюны. — Я пошел, а ты…
Куч осекся. Тело его напарника плюхнулось на песок за гребнем и покатилось по склону, расплескивая кровь из пробитой груди.
Хорошо, когда полно времени подкрасться. Можно ударить точно в сердце. Едва заметный призрак нимба даже не успел налиться красным — просто пропал.
Куч обернулся к Лехе. Медленно-медленно. Даже не пытаясь сопротивляться. Знает, что все равно ничего не сможет сделать… Просто глядел на Леху.
Леха тоже замер. Один удар — и все. Но какое-то нездоровое любопытство не давало это сделать. Как завороженный, следил за Кучем.
— Опять ты…— прошипел Куч.
С такой ненавистью, что Леха подался назад. Почти кожей почувствовал, как окатила волна дикой злобы.
— Ну чего, чего ты ко мне привязался?! — заорал Куч. — Я тебя трогал?! Я же тебя уделаю, сволочь! Пусть не сейчас, но я тебя достану! Понял?! Достану! Так достану, что ты…
Леха наконец-то пришел в себя и ударил.
Скальная стена поднималась из-за вершин дюн все выше. Скалистый берег песочного моря. Но чем выше и ближе становилась стена, тем медленнее ступали ноги.
До Алисы и ее товарок уже рукой подать. И теперь-то ничего не мешает подойти к ней и поговорить…
Поговорить…
По ослепительной синеве скользнул черный силуэт, и на песок упала Алиса. Пробежала, гася скорость. Медные перья сверкают под солнцем, как расплавленное золото, и вся она — бодрая, радостная, веселая. Новорожденный феникс, только что выпорхнувший из колыбельного огня.
— Лешка! Ну наконец-то! Где же ты пропадал столько! Я…
Она осеклась, глядя на Леху.
Леха чуть не пятился от нее. Что угодно отдал бы, лишь бы не нужно было рассказывать ей, что…
Она поняла и без слов. Поникла, стала будто ниже ростом.
— Совсем-совсем ничего нельзя сделать?…
— Нет. Это была не Тхели, я… — Леха сглотнул и замолчал.
— Совсем ничего… — пробормотала Алиса едва слышно. Она смотрела уже мимо Лехи. Взгляд затуманился, застыл. Замер на дюнах, на пустыне, тянущейся и тянущейся до самого горизонта. Такая же бесконечная, как минуты, часы, дни, месяцы, годы, на протяжении которых ей не выбраться отсюда…
У нее задрожали губы.
— Лис… — осторожно начал Леха.
— Ничего, ничего! — вдруг тряхнула она головой. Закусила губу, пытаясь унять наворачивающиеся слезы. — Ничего! Сейчас поднимемся, сопли подберем, юшку подотрем и дальше выдюживать будем, потихонечку…
Она очень старалась, но ее голос дрожал от слез.
Леха скрипнул зубами. Подкатил комок к горлу, самому выть хочется!
И от этого еще хуже. Только самому еще не хватало распустить нюни…
— Не надо, Лис, — попросил Леха.
Но она словно не слышала. Взгляд опять оцепенел, а от маски хорохорящегося воробья не осталось и следа.
До боли хотелось успокоить ее, сказать что-то теплое…
Но нельзя. Чем больше будешь успокаивать, тем глубже разбередишь, тем больнее ей сделаешь. Так будет только еще хуже.
Лицо гарпии заострилось, одеревенело. Лишь губы мелко-мелко дрожали. Мелко и часто. Вот-вот сорвется в дикую истерику.
Надо ей что-то сказать… Хоть что-то, пока еще не поздно… Но что?! Начнешь успокаивать, тут же сорвется. Потому что слова — это всего лишь слова. Ничего не меняют, лишь бередят… Черт возьми! Взял бы ее срок на себя, если бы это можно было сделать! Только это невозможно… Невозможно даже просто обнять ее и прижать к плечу, будь оно все проклято!
Алиса уже не сдерживала слез. Деревянная маска таяла, а из-под нее проступала первая волна отчаяния — того безысходного отчаяния, которое уже не остановить, которое, если началось, разбивает человека. Превращает еще хорохорящегося воробья в вечно трусливую синичку… Безвозвратно. Навсегда.
— Лис, у тебя тушь потекла.
Алиса вздрогнула, нахмурившись:
— Потекла? Где?…
Невольно подняла крыло к лицу… и замерла, сообразив.
— Тьфу на тебя, Лешка!
Но на ее лице появилась улыбка. Робкая, грустная — но все-таки улыбка.
— Нашел время, да? Только бы поиздеваться над несчастной девушкой…
Леха осторожно втянул воздух. Господи, неужели пронесло?! Но сказал как можно мрачнее:
— Ты не девушка, ты хакерша.
— Вот так, да? — Алиса картинно надула губки.
Боль разочарования никуда не ушла — но, по крайней мере, отчаяние отступило. И истерика прошла мимо. Уж лучше так, грустно валять дурака…
Впрочем, есть и кое-что посерьезней юмора висельников.
— В программе одной поможете разобраться, девушка?
— В про… Что? — Алиса уставилась на Леху.
— Да так… — с самым невинным видом сказал Леха, тихонько щелкая по браслету. — Программа как программа. Одно рабочее поле, вокруг куча кнопочек и менюшек… Так поможете? Девушка.
Через четверть часа на голени Алисы, там, где изящная ножка переходит в чешуйчатую птичью лапу, сверкал золотом браслет. Такой же, как и над Лехиным копытом.
