Если же на ферме кто-то есть, то одним паразитным током дело не ограничится. Ток должен быть куда больше. Люди обожают свет, телевизоры, чайники, стиральные машинки, плиты… И, главное, холодильники. Эти постоянно сосут из сети. А сейчас, зимой, еще и обогреватели. Вот эти уж жрут так жрут!
Стас перевел сканер на другой диапазон, чтобы поточнее. Так…
Прикрыл глаза, вспоминая элементарные законы и арифметику. Сморщился:
– Блин, да что ж такая невезуха!
Ток совсем крошечный. Обогревателей на ферме никто не жжет… Ферма пуста.
И где теперь искать секвенсор?
Стас вздохнул, убрал сканер.
Серый чуть ожил. Съежился, скорчившись в три погибели… Дрожал от холода. Даже кевлариновая куртка не спасала.
– Совсем закоченел, южноширотный? Все, сейчас обратно идем. До машины – и сразу в эти “Дубовые домики” отогреваться-отсыпаться…
Хотя до машины-то еще часа три, а то и четыре. Восемь километров, да по пересеченной местности, да с оврагами… И на свежем воздухе. А когда смеркаться начнет, еще сильнее похолодает.
Стас поежился. Поначалу-то вроде и не холодно было. Пока резво шли пешочком первые пару километров. Но сейчас, когда уже часа четыре на воздухе…
Серый спрыгнул с пенька, подошел к Стасу и хмуро потребовал:
– Ыва!
– Как вам будет угодно, сир Грэй.
Стас достал из сумки бутерброды. Н-да… Остатки бутербродов. Всего-то один.
Серый тут же потянулся, но Стас отбил ручонку.
– Перебьешься. Пополам.
Разломил бутерброд с сыром на две половинки, протянул Серому. Серый, недолго думая, целиком запихнул его в рот и зачавкал.
Стас откусил от своей половинки, достал термос… Нахмурился. Поболтал термосом в воздухе.
Н-да… Можно и не открывать. Пустой. Блин, и кофе весь кончился…
Серый звучно сглотнул и доложил:
– Ыва!
Стас не отреагировал.
– Ыва… Ыва-ыва-ыва… Ы-ыва! – Серый переводил взгляд со Стаса на остатки бутерброда.
– Что – ыва? Имей совесть. Ты и так уже больше моего сожрал. Кто час назад доел все сушеные фрукты? Пушкин?
– Ыва… – почти нежно сказал Серый. И уставился на Стаса совершенно телячьим взглядом, от которого нет спасения. – Ы-ыва…
– Да на, на! Подавись, сволочь шерстяная…
Серый тут же запихнул в рот и вторую половинку бутерброда. Опять зачавкало.
– Может, у тебя глисты, шерстяной?
Но Серый лишь сыто рыгнул и больше не глядел. Теперь, когда бутерброды точно кончились, он потерял к Стасу всякий интерес. Все телячьи взгляды мигом кончились…
Стас плюнул, смял вощеную бумагу и убрал в рюкзак. Поднялся, и в животе тут же заурчало. Словно не кусочек бутерброда проглотил, а банку желудочного сока выпил… Зря отдал. Теперь часа три ни крошки во рту…
Эх, да теперь-то что! Раньше надо было думать. Вечно эти чертовы благородные порывы! Одни проблемы от них! Пора бы уж и эгоистом стать. Ну, циником хотя бы. А то ведь так и до язвы желудка недалеко.
* * *
Спать хотелось ужасно. Серому тоже. Он вис на руке, как сумка.
Помыться тоже хотелось ужасно – но спать больше.
Стас поднялся по ступенькам на маленькую терраску – всем аккуратненьким, словно игрушечным, домикам гостиницы полагалась такая. Стал шарить по карманам, отыскивая ключ.
Соседние дома стояли темные. То ли там уже спали, то ли просто никто не жил… Здесь осенью хорошо, наверно. Когда красные дубы, и под ногами шуршит листва, и прозрачно осеннее небо, полное какой-то холодной меланхолии, а ты словно с чем-то безвозвратно прощаешься каждую минуту, каждый миг… Но все равно хорошо.
А сейчас, весной…
В средней полосе хуже весны только мерзкая зима с холодами и грязными дорогами. И чертово лето с жарким сухим воздухом, полным пыли и запахов горящих торфяников. Весной тоже паршиво. Лучше осенью…
Стас нашарил в кармане ключ, вставил в замок. Попытался повернуть, но ключ не шел.
Не той стороной, что ли? Стас вытащил ключ, поднес к глазам, чтобы рассмотреть зубцы в призрачном свете голубых фонариков, освещавших дорожки между домиками…
Предчувствие беды шевельнулось слишком поздно.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
– Только не дергайся, приятель.
Голос был хриплый и сонный. Видно, ждали уже давно.
Сидел внутри? Потому и замок не крутился – был уже открыт…
Стас осторожно – медленно и плавно, как сонная черепаха, – оглянулся.
Да, внутри сидел. Без плаща или куртки, в одной рубашке и белой жилетке из ангарского пуха. Зато с кобурой слева под мышкой и “шпуром” в правой руке. Да и без пистолета парень был не мелкого десятка. Под два метра и довольно накачанный.
– Ну заходи, заходи! – снова пробасил мужик. – Не май месяц… Ой, только не делай такое лицо. Корочки показать?
Стас так же медленно и плавно повернулся к двери.
Корочки… И на том спасибо. Значит, гэбэшники. Плохо, но не самый худший вариант. Рубакову Крысолов, по крайней мере, нужен. Сразу убивать не будут. А вот с ребятами Графа было бы точно безнадежно…
Спящий на ходу Серый сообразил, что они не одни. Оглянулся. На затылке приподнялась шерсть.
– Гырыга?
– А ты заткнись, мартышка, – сказал мужик. – Ну, давайте, давайте! Холодно.
Стас распахнул дверь и вошел. Провожатый вошел следом, прикрыл дверь и щелкнул выключателем.
В кресле возле кровати сидел еще один. Дернув рукой по подлокотнику к пистолету, он заморгал, щурясь на свет.
Толстый, небритый и с вспотевшим лоснящимся лицом. В помятом коричневом пиджаке и таких же помятых и задравшихся кверху брюках. Между их краями и сползшими к самым ботинкам носками виднелись полоски бледной кожи.
– А, вот и наше биологическое оружие подтянулось…
Толстяк потянулся, постанывая от удовольствия. И нахмурился, разглядывая. Больше даже не Стаса, а Серого. С сомнением наклонил голову набок:
– Мартышка мартышкой вроде… – Потом пожал плечами и покосился на первого гэбэшника. Сказал все с той же сонной ленцой: – Но ты, Дмитрия, на всякий пожарный бы его того… Оприходуй…
А сам подцепил с журнального столика пачку сигарет, выбил одну и сунул в рот, щелкнул зажигалкой. На полу рядом с креслом стояла пепельница, полная окурков. С самого утра они тут, что ли?
– К-стене-руки-поднять-отклячиться-ноги-шире, – выдал Дмитрич едва разборчивой скороговоркой.
