А когда речь идет о чести семьи, разговор о деньгах неуместен, не так ли? Граф должен был отправить туда всех.
Теперь на базе, скорее всего, одни лишь дрессировщики. И конечно, две сотни баскеров. Из которых пять дюжин вполне взрослые и выдрессированные. И еще пять дюжин подростков… Если и не вышколены на все сто, то для боя-то сгодятся. А может, и самые маленькие будут драться. Этакие рогатые гитлер-югендовцы…
Уж лучше бы баскеры были в этих джипах, а на базе остались охранники!
А впрочем, посмотрим…
Когда в зеркале заднего вида исчезли габаритки последнего джипа, Стас сдернул кепку и завел двигатель. Вывернул с обочины на шоссе, утопил педаль газа и нацелился на развилку впереди.
* * *
На повороте к зоопарку никакого указателя не было. Посетителей там не ждали.
Дождь кончился.
Небо светлело, но медленно. Обложное, свинцовое. Давило сверху. Все вокруг тонуло в тяжелом, темно-синем сумраке, словно на самом дне океана…
Впереди показался фигурный забор. Вычурная вывеска с псевдославянской вязью: “Ковчег”.
Стас не стал тормозить. Лишь переключился на пониженную передачу.
По кабине грохнуло, справа по лобовому стеклу пробежала трещина. Больше фура никак не пострадала. В зеркале заднего вида сорванные с петель ворота катились, как опавшие по осени листья…
Дьявол!
Стас ударил по тормозам. Фура накренилась вперед, внизу завизжало, тело дернулось вперед, на руль… Серый словно почувствовал заранее, уже выставил все четыре лапы и уперся ими в приборный щиток.
Впереди поперек дороги лежали железобетонные блоки.
Проезд между ними был, но только для легковой машины. А вокруг дороги – дубовая роща. Обочина узкая-узкая, по такой фуре не продраться.
Аллея длинная, метров двести. Там просвет в деревьях, какое-то пустое пространство… Там и должен быть зоопарк. От него до плаца и лабораторного здания еще полверсты.
Ладно. Что такое полверсты, если быстрым шагом? Пять минут. Задержка, но не смертельная.
Если на старой ферме шестая рота сделала то, что должна была сделать, то ратники Графа застряли там куда как надолго. Только бы крысы Арни все сделали верно, только бы не вылезли раньше времени, не спугнули бы! Дали бы машинам спокойно съехать с шоссе, пропустили, а потом уронили те два старых дуба точно на подъездную дорогу, поперек…
Оттащить их будет нелегко. А просто объехать, чтобы выбраться к шоссе, не получится. Не дадут. И деревья, и шестая рота…
Ратники Графа выберутся оттуда не скоро. Времени должно хватить.
Стас повернулся к Серому:
– Посидишь?
– Гырыга!
Мигом ожил. Тут же распахнул дверцу и вылетел наружу.
Стас открыл дверцу со своей стороны и спрыгнул на землю.
Откуда-то издали – едва слышно, словно слуховой фантом, – доносилась музыка. Что-то тяжелое, с басистыми гитарами и бешеным ритмом… С плаца? Опять Бавори врубила металлическую классику?
Ну что же. Не самый плохой фон для ярости, жгущей изнутри, словно выпит натощак котелок горячего спирта. Едва сдерживаемой, чтобы не вырвалась, не хлынула, затопив все вокруг без разбора…
Стас обошел машину. От души дернул засов, рванул на себя тяжелые дверцы.
– На выход!
* * *
На аллее ветра не было. Деревья прикрывали.
Но ветер ударил, набросился, как цепная собака, стоило лишь выйти из-за деревьев…
В самом деле почти зоопарк.
Пятачок, выложенный шестиугольной плиткой, рыжей и шершавой, уверенно цепляющей подошву даже сквозь лужи. От пятачка лучиками разбегаются проходы между клетками.
Клетки высокие, большие, с дорогими литыми прутьями. Похоже не на клетки, а на старинные чугунные заборы какой-нибудь дворянской усадьбы.
Много пустых, но не все. Вон настоящий медведь, мрачный и тощий. Встал на задние лапы, потер лапой лоб, прищурился. Словно до сих пор не отошел от зимней спячки и никак не поймет, сон это или явь, неужели все это на самом деле творится…
А вон волчья морда…
Ветер бил в лицо, рвал полы плаща, разметал их в стороны, как крылья, а сзади, как продолжение этих черных крыльев, с аллеи на пятачок выплескивался живой ковер.
Серые, черные тельца. Острые морды, подвижные уши, приоткрытые пасти с длинными резцами, сильные лапы… Созданы для боя. Вымуштрованы не для галочки, а на совесть. Настоящие крысы войны.
В золотых волчьих глазах мелькнул испуг. Морда задралась – и над клетками разнесся вой. Сначала робкий, словно бы удивленный.
Но живой, шевелящийся ковер все выплескивался на пятачок. Десятки, сотни крыс… Вой взвился вверх, наполнился тревогой, страхом, паникой. Из конуры вынырнули еще волчьи морды – и завыла вторая глотка, третья… Откуда-то слева, из-за пустых клеток, прилетел и влился в этот хор еще один “голос”.
Заголосили птицы на дубах вокруг. Их и не видно-то было, а вдруг столько оказалось…
Заревел медведь.
Клетки оживали, на свет вылезали все новые звери, встревоженные спросонья, приникали к прутьям…
Над зоопарком разносились крики.
Как охрипший гудок парохода, затрубил слон.
Нет, слониха. В проходе слева, через несколько пустых клеток, на фоне черных прутьев, грязной плитки, свинцового неба мелькнуло яркое пятно. Алике…
Это сейчас все работы с геномом под строгим контролем. Трудно, медленно, через горы бюрократической волокиты, крошечными шажками. А двадцать лет назад, в разгар генноинженерной революции, все было иначе.
Тогда еще не было презумпции виновности. Тогда модифицированные животные не считались априори биологическим оружием. Кое-что было сделано, да так и не запрещено потом, когда военные биоинженеры наломали дров и во всем мире стали закручивать гайки.
Например, морозоустойчивые слоны. С короткой, но мягкой и густой, словно плюш, шерстью – специально для этих северных, холодных земель.
Три года назад это был еще милый слоненок. С ярко-розовой шерстью. Потому что подарочный вариант…
Ходу, ходу! Стас ускорил шаги, почти бежал. Выло, клекотало, орало неимоверно. Словно не зоопарк, а бойня прямо под открытым небом. Если даже все охранники отправились на старую ферму и следить за картинками с видеокамер некому – уж этот-то галдеж наверняка услышат.
Быстрее! Прочь с пятачка. Между клетками, по лучу-проходу, который ведет прямо на север.
Здесь клетки пустые… Кончились. За ними опять дубовая роща, разрезанная дорогой, – еще одна аллея метров в двести. В конце просвет, там деревья кончаются, а снизу, с правого края дороги, голубое пятно…
