Ладно, выкрутимся! Где наша не пропадала.
Стас открыл дверь. Звякнул колокольчик.
Хозяин за конторкой оторвался от газеты. Взглянул – и его брови медленно, но верно поползли вниз…
Ну, помчались. Пока инициатива в наших руках.
– Млеко! Яйки! – с порога заявил Стас и радостно оскалился во все тридцать два зуба. – Здорово, отец! Где тут у вас оккупантам почести оказывают?
Хозяин нахмурился еще сильнее. Но за этой маской подозрительности проглядывала неуверенная… Нет, еще не улыбка, но совершенно определенно смущение, словно чего-то он не понимал. Все же вошедший на грабителя не похож.
– Чего? – все еще скалясь и изображая самое прекрасное настроение, спросил Стас. – Не похож на фашистскую сволочь, что ли?
Покрутился перед хозяином, словно девчонка, красующаяся обновкой перед подружкой.
– Неужели не похож? А, ешкин кот, ну да… Фуражка же еще была! Потерял у вас тут… Без фуражки совсем не то. Ешкин кот, такая фуражка была! Кокарда – чистый антиквариат, натуральная эсэсовская, времен войны… Четыре сотни юриков выложил, и вот посеял, ешкин кот! Фига с два теперь еще одну такую найдешь… Есть свободные места?
– Есть…
Хозяин хмурился, но уже совсем не подозрительно. Смущенно. И чуть улыбался. Как и всякий человек, который понимает, что чего-то не понимает, и оттого чувствует себя не очень-то уверенно. Совсем не хозяином положения, хотя и стоит за конторкой своего рабочего места перед подозрительным клиентом.
Стас изобразил вопросительный взгляд – чего это так смотрите, как на психа?
И тут же – внезапное озарение.
– А! Вы что, не в курсе? Мы тут, – Стас мотнул головой куда-то туда, где должен был начинаться лес, – в страйкбол приехали побаловаться, на недельку. Ну, по мотивам Второй мировой. Сотня эсэсовцев, две сотни наших и пятьдесят союзников… Неужели не слышали?
Хозяин, неуверенно потянувшийся к доске с ключами, так и забыл там руку. Помотал головой. Рука так и повисла у доски. Все не мог решить, какой ключ выбрать.
Стас перестал скалиться. Подозрительно это, когда слишком много дружелюбия. Старательно зевнул и потерял интерес к разговору. Теперь лениво и сбивчиво, словно из одной только вежливости, раз уж начал:
– Ладно, еще услышите… Мы тут неделю. Пока народ еще держится, но скоро начнет за спиртным бегать… Если номера хорошие, завтра приведу к вам еще парочку офицеров. Эстетствующие фашистские рожи не любят спать в грязи…
А теперь капельку живости, чтобы зацепить хозяина на эмоциях и повести за собой.
– А то, ешкин кот, вообще! Оккупанты мы или нет, в конце-то концов?! Игра игрой, но я не собака, в такой грязи спать. Директор фирмы по туризму называется, ешкин кот! А сам как последний бомж, в грязи… Правильно?!
– Да-да, – тут же подтвердил хозяин с самым серьезным видом. – У меня как раз четыре свободных номера есть…
Рука, медленно скользившая от одного ключа к другому, остановилась на правом конце доски. Слева гвоздики для ключей шли группками по четыре, потом по три. На правом конце – парочка из двух гвоздей. И оба ключа на месте. С огромными малахитовыми брелками в золоченых сеточках-оправах.
Ну и замечательно. Деньги сейчас не главное. А вот то, что номеров в лучшем домике отеля всего два, и оба пустые – а значит, соседей не будет, – это очень хорошо. Лишние глаза сейчас не нужны. Его рука потянулась к двум ключам с огромными малахитовыми брелками в золоченых сеточках-оправах, висевшим на одном гвоздике.
– Отлично! Давайте я его на недельку забронирую, сразу и расплачусь, а то как наши нахлынут… – Стас хохотнул. – Опять в грязи спать придется! В кругу друзей не щелкай клювом… Верно?!
И полез во внутренний карман плаща.
Хозяин широко улыбнулся и кивнул.
Пододвигать планшетку для заполнения бланка он даже не собирался.
* * *
Когда пицца разогрелась, две жестянки оливок уже опустели. Остальные две заканчивались.
Едва присев, не раздевшись, не помыв руки, Стас и Серый запихивали в рот оливки и яростно работали челюстями, глядя друг другу в глаза. Одинаковые, совершенно волчьи голодные глаза. Оливки проваливались в желудок, словно в бездонную бочку.
Первым, хотя и был меньше, управился Серый. Поболтал ложечкой в жестянке, но больше оливок не нашел. Тогда Серый отложил ложку, поднял жестянку, как стакан, и стал пить рассол.
– Э-эй! Обопьешься потом!
Стас попытался вырвать баночку, но Серый шустро отодвинулся:
– Гырыга!
И из-за перевернутого донышка банки опять забулькало.
Зазвенела микроволновка.
Стас не успел подняться, а Серый уже распахнул дверцу, вытащил пиццу в впился своими огромными зубами в край.
– А поделиться?
Серый лишь чавкал и затравленно глядел на Стаса, пятясь прочь.
– Нет, Серый, – мрачно сказал Стас. – Ты не карликовый шимпанзе. Ты жидовский шимпанзе…
Распаковал еще одну пиццу, засунул в микроволновку, выставил таймер и стал сдирать с себя грязную одежду.
Подумал, подошел к сумке, достал планшетку и включил ее в сеть. Индикатор был зеленый – в машине планшетка заряжалась. Но если аккумулятор халтурит и заряд постоянно стекает… Лучше больше, чем меньше. Пусть заряжается.
Продолжая раздеваться, Стас прошел в ванную, открыл машинку и стал запихивать туда все, что снимал. В принципе, кевлариновые вещи можно просто промыть, они прекрасно моются, как кожа или резина. Но неохота возиться.
Поэтому засунул туда все, кроме кевлариновых “казаков”. Из них в машинку отправилась только вытаскивающаяся внутренняя часть. Жесткий каркас, собственно ботинок, придется чистить вручную.
– Серый!
– Ы?..
Серый, облизывая пальцы, прошлепал через коридорчик и прислонился к косяку ванной.
– Ты что, всю пиццу сожрал?
– Гырыга… – отбрехался Серый. Вяло, чисто для галочки.
После двух дней без еды внезапное обжорство подействовало на него, как стакан водки натощак. Окосел и едва держался на ногах. Если бы не проснулся только пару часов назад, обязательно свалился бы спать.
– Раздевайся, – скомандовал Стас.
Серый поднял руки. Вяло.
Надевал он свой кожаный прикид сам. Все застегивал сам. И расстегивал, когда хотел, тоже сам. Но сейчас, отупевший от отлива всей крови к животу, вздувшемуся, словно под курточку засунули подушку, даже руками лишний раз двинуть не хотел.
– Зар-раза шерстяная, – от души сказал Стас и стал стягивать с него грязную куртку, потом штаны. Серый не возражал. Но и не помогал.
