- Да.
- Не знаю. Похоже на Подмосковье, но не самое близкое. Скорее всего, одна из соседних областей.
- Круто. - Маринка помолчала. - А как мы отсюда выберемся?
- Так же, как прибыли.
- Это и есть телепортация?
- Да.
- Странно. А что это было такое серое вокруг, когда мы перемещались?
- Центр вечности.
- Что?
- Центр вечности. Не знаю, что это такое, но оно называется именно так.
- Откуда ты это знаешь?
- Не знаю.
- Круто.
Я подошел к крыльцу выбранного дома, Маринка шла за мной, задумчиво озираясь. Я попытался оторвать руками доски, которыми заколочена входная дверь. Без шансов - заколочено на совесть, без ломика нечего и пытаться. Ну что ж, Борман говорил, надо пользоваться способностями, если это необходимо. Я воспользовался.
Огромные гвозди исчезли. Дверь открылась с оглушительным скрипом. Мы вошли внутрь.
Думаю, этот дом пустовал года три-четыре. Затхлый запах заброшенного жилья, толстый слой пыли на полу. Мебели совсем немного - обеденный стол, двуспальная кровать, шкаф для одежды, сервант для посуды, умывальник. И шкаф, и сервант внутри абсолютно пусты. Электричества нет. Не слишком комфортно, но зато безопасно. Я обратился к Маринке:
- Ты начинай прибираться, а я пройдусь по магазинам.
Маринка не успела удивиться, а я уже телепортировался. Глупо ходить за покупками через центр вечности, но других возможностей сейчас у меня нет.
* * *
Вечер. Свечи на столе. Мягкий оранжевый свет пробивается из-за печной дверцы. Мы пьем настоящее виноградное вино из хрустальных бокалов и закусываем натуральным салатом «Оливье». Вокруг пустой дом с голыми стенами, но эта пустота тонет в темноте. И вообще, какая разница, что происходит вокруг, если здесь праздник? Праздник для нас двоих. Мы пьем без тостов, мы не нуждаемся в формальных пожеланиях. Мы сидим рядом, прижавшись друг к другу бедрами, и наши губы то и дело встречаются.
Весь вечер я покупал нужные вещи. Гору нужных вещей. Мне пришлось телепортироваться четыре раза туда и четыре раза обратно. Не только потому, что такую гору вещей не унести за один раз. Когда приводишь в порядок настолько заброшенный дом, очень трудно быстро определить, что нужно покупать. Все четыре раза я посетил один и тот же рынок. Не знаю, где географически он располагается, я просто не хочу это знать. Похоже на небольшой провинциальный городок, а более подробная информация меня не интересует. То, что я расплачивался наличными, никого не удивляло, набор покупок вызывал некоторое удивление, но не более того. Наверное, меня приняли за молодого бандита, который собрался отметить с подружкой удачное дело.
Мы сидим за столом, и мне хорошо. Маринке тоже хорошо. Я разливаю вино по бокалам, а она вздрагивает, будто внезапно что-то вспомнила и говорит немного смущенно:
- Игорь, моя мама… ты можешь перенести ее сюда?
- Я все могу, - отвечаю я. - Но давай я сделаю это завтра. Пусть этот вечер принадлежит только нам. Этот вечер действительно принадлежит только нам. И ночь тоже.
* * *
Утро. Я подсознательно ожидаю, что будет кричать петух, но в этой деревне кричать некому. Я оглядываю комнату и вижу три пустые бутылки. Но похмелья нет, видно, вино было настоящим. Маринка уже проснулась. Я тянусь к ней, и мы делаем это еще раз.
Через тысячу восхитительных лет я встаю с кровати. Чистить зубы холодной водой неприятно. А это еще что? Какого черта я купил вчера электробритву? Здесь же нет электричества! Я растерянно озираюсь по сторонам с бритвой в руках, Маринка заливисто хохочет. Я тоже смеюсь.
Мы завтракаем бутербродами с натуральной бужениной, запивая их кока-колой. Идиотское сочетание, но ни кофе, ни чай не приготовить без электричества. Наверняка можно воспользоваться русской печкой, но я не знаю как, и Маринка тоже не знает.
Маринка поднимает левую руку ладонью вперед, и я не сразу соображаю, что это значит. Осознав, я кричу:
- Ты что делаешь?! Тебя же запеленгуют!
Но Маринка уже не пытается воспользоваться телесвязью. Она смущена, она забыла, что это делать нельзя, ее расслабила окружающая обстановка. Она говорит:
- Я хотела позвонить маме, но связь не работает. Естественно, не работает. В такой глуши не бывает сотовых подстанций.
Маринка вопросительно смотрит на меня, и я знаю, о чем она думает. Я говорю:
- Я помню, что вчера обещал. Ты уверена? Она кивает. Я говорю:
- Рэкс-пэкс-пэкс! - и посреди комнаты появляется незнакомая женщина. Очень худая, какая-то помятая, с пожелтевшей кожей, но она не производит впечатления больной. Я верю Борману: Юлия Георгиевна действительно была в молодости ослепительной красавицей, она и сейчас очень красива.
Она недоуменно озирается по сторонам, видит Маринку, и Маринка кидается ей на шею и начинает рыдать. Я не хочу им мешать, и я испаряюсь. У меня еще много дел.
* * *
Сегодня вторник, и это значит, что у папы нет занятий. Скорее всего, он дома, он может быть и на даче, но это менее вероятно. Я перемещаюсь домой.
Забавно, как быстро входят в привычку самые странные вещи. Я уже воспринимаю центр вечности как что-то привычное, меня больше не завораживают его черно-белые коловращения, я обращаю на него не больше внимания, чем на фонарный столб, увиденный из окна автобуса.
Я перенесся в свою комнату. Странно, но после недавнего обыска она не выглядит разгромленной. С первого взгляда и не поймешь, что вчера здесь все перевернули вверх дном.
Я отдал приказ, и, если в моей квартире были какие-то жучки (а они наверняка были), теперь они все одновременно сломались.
Я иду на кухню. Папа сидит за столом, перед ним две пустые бутылки из-под пива. Его лицо выглядит помятым. Увидев меня, он делает несколько странных жестов, он показывает на свои глаза, уши и рот. Я успокаиваю его, я говорю, что жучков в квартире больше нет. Он спрашивает:
- Телепортация? Я киваю.
- Насколько ты их нагрел?
- Около трехсот тысяч.
- И все? - папа искренне удивлен.
- Все. Они засекли меня слишком быстро.
- Что ты еще умеешь? Телепатия?
- Нет.
- Предвидение?
- Нет. Оно мне не помешало бы, но нет.
- Значит, только телепортация?
- Еще я умею приказывать компьютерным сетям.
- Я думал, ты взломал эту сеть как хакер, а не как супермен.
- Какой я хакер…
- Ладно, хакер, садись.
Я достаю из серванта бокал и наливаю себе пива. Некоторое время мы молчим. Потом папа задумчиво произносит:
