От обиды на глаза Сабовчика навернулись слезы, и договорил он уже совсем упавшим голосом:
— Очнулся, бластера нет, все наши кто где… Больше всех досталось Гуго, он только в госпитале пришел в сознание, и Ли, ему этот злодей из бластера вскользь руку опалил, теперь, наверное, трансплантацию кожи будут делать…
— М-да, — проронил я.
Сабовчик воскликнул:
— Вы не думайте! Я уже предложил свою кожу!
— Почему никто из вас не применил бластер, ведь инструкция обязывает сделать это в случае экстренных обстоятельств? — без интонации спросил Дэйв.
— По живым людям?! — искренне возмутился Йожеф.
— Теперь у этих «живых людей» шесть бластеров, — подытожил я.
Видимо, врачи снабдили тело Сабовчика датчиками, потому что в дверях появилась медсестра. Ее лицо было строго.
— Простите, я вынуждена прервать вашу беседу, она отрицательно сказывается на состоянии нервной системы больного.
— Какой я больной?! — вспыхнул Йожеф, но тут же поник под мягким, но настойчивым взглядом карих глаз медсестры.
Главное мы узнали — на пост совершили нападение Веркрюисс и его сообщники. Поэтому не стали больше тревожить ни нервную систему Йожефа, ни его коллег и, поспешно оставив госпиталь, оседлали бот.
Взмыв в небо, мы связались в шефом. Но Владимир Семенович ничем не мог нас порадовать. Беглецы как в воду канули.
— Асен, поговори с Борручагой, он ждет тебя на Сейшелах, — сказал шеф, потом обратился к Каллагану: — Дэйв, закинь его на острова, а сам возвращайся в Неваду, возглавишь операцию по захвату.
— Но, Владимир Семенович, — попытался возразить я.
Шеф язвительно оборвал меня:
— Хочешь сказать, что твой заместитель не справится?..
Этого я не только не хотел сказать, но и не думал ничего подобного.
Поэтому согласился с шефом:
— Задача ясна.
— Ну вот и славно.
Дэйв торопился вернуться в Неваду и гнал бот на предельной скорости.
Приземлив его рядом с домом профессора Батгуула, он коротко распрощался со мной, захлопнул колпак, и бот ушел вверх. Навстречу мне вышел высокий брюнет в рубашке навыпуск и коротких шортах.
— Привет, Карл, — сказал я. — Как успехи?
Карл молча развел руками. Я полюбопытствовал, чем занимается другой член моей группы — Алексей.
— Продолжает допрашивать отшельников, — ответил Карл. — А я вот сижу здесь без дела, если не считать десятка партий в настольный теннис с Борручагой.
— Он способен играть после смерти учителя? — удивился я.
— Заставил играть почти в приказном порядке, уж слишком он тяжело все переживает, а так хоть какое-то отвлечение от мыслей.
— Хорошо, ступай на помощь Алексею, а я за тебя посижу без дела.
Карл обрадованно бросился исполнять поручение, а я вошел в дом.
Борручага оказался щуплым смуглолицым человеком с полысевшей до времени головой. Он стоял посреди просторного холла и сосредоточенно крутил в руках ракетку. Моих шагов он даже не расслышал.
— Добрый день, — негромко сказал я.
Услышав рядом с собой незнакомый голос, Борручага вздрогнул, поднял на меня печальные маслянисто-черные глаза. Я представился и спросил:
— Ну, кто побеждает в теннис — Карл или вы?
— Побеждает?.. Не-е знаю…
Сказав еще несколько ничего не значащих фраз, на которые ученик профессора отвечал робко и неуверенно, словно не понимая, о чем с ним говорят, я перешел к делу:
— Рауль, вы часто посещали профессора?
— Н-нет… не очень… Последний раз был, кажется, месяца три назад.
— А с Веркрюиссом вы были знакомы?
— Да, конечно, мы вместе с ним учились в классе профессора, это был любимый ученик Батгуула… Давно был любимым учеником, а потом, потом они…
Я уже знал, что было потом, и спросил:
— Может, в последнее время у них отношения изменились в лучшую сторону?
— Да, да… Вы правы. Профессор, кажется, даже простил его. Они часто беседовали. Веркрюисс, по словам профессора, изменился, с возрастом понял свои заблуждения.
— Профессор знакомил его со своей работой?
— С теоретической частью. Впрочем, я точно не знаю, может, и с практическими разработками… Хотя Веркрюисс и сам был достаточно осведомлен, он ведь когда-то был правой рукой Батгуула.
— Веркрюисс — способный ученый? — этот вопрос давно интересовал меня.
— Не то слово! Талантливый!
Внезапная запальчивость собеседника немного покоробила меня.
— Может, гений? — едко осведомился я.
— Н-нет… Гений — он для всех, а Веркрюисс был для себя…
Мне стало неловко за свою несдержанность, и я погасил смущение вопросом:
— Профессор был доверчивый человек?
— К сожалению… Он очень добрый, а добрые всегда доверчивы. К тому же он был поглощен наукой, помимо нее, ни о чем не думал.
— Веркрюисс способен довести машину до конца?
Взгляд собеседника стал еще более горестным:
— Право, не знаю… Неизвестно, в какой стадии была работа, ведь исчез индивидуальный компьютер профессора, а там выкладки… Исчезли опытные блоки…
Я помрачнел:
— Сколько понадобится времени на доводку?
Борручага не расслышал вопроса, продолжал развивать свою мысль.
— Самое ужасное то, что у профессора все было в одном экземпляре — и опытные блоки, и расчеты…
— Сколько времени может понадобиться Веркрюиссу? — напомнил я.
— Что?.. А-а-а… времени… Н-не знаю… Если Веркрюиссу было далеко до профессора в области теории, то в реализации практических задач он, пожалуй, на сегодняшний день самый сильный среди ученых…
— Что может ему помешать?
Борручага с надеждой взглянул на меня:
— Только вы…
— Я не об этом. Какие технологические или… научные проблемы могут приостановить работу?
— Право, я затрудняюсь… Последние семь лет я занимался совершенно другой областью знаний… Может, недостаток ирия?
— Извините, — сказал я и, отойдя в сторонку, связался с шефом.
— Все понял, — быстро ответил Владимир Семенович, выслушав мое сообщение. — Сейчас распоряжусь усилить контроль за всеми хранилищами.
Отключив связь, я вернулся к Борручаге:
— А у профессора был запас элемента для проведения экспериментов?
— Да, но, похоже, они до него не добрались. Это единственный блок дома, куда посторонний не может проникнуть, дверь закодирована на появление профессора. Раскодировать ее может только Совет.
