Олег давно уже приметил ополченца, которого беспрекословно слушались его товарищи. Он подошел к нему и, прямо глядя в уставшие, в красных прожилках глаза, сказал:
– Я пойду с вами.
– Зачем? – спокойно осведомился ополченец.
– Неужели, это требует особого пояснения? – рассердился Светлов.
Слабая улыбка скользнула по губам осетина.
– Не требует, – признал он. – Вы стрелять из автомата умеете?
– Да.
– Хорошо. Запишитесь вон у того товарища, он же скажет вам, где получить оружие. Моя фамилия Ревазов. Хасан Николаевич Ревазов.
17. Сергей Комов
Комов окончательно проснулся часов через пять, ноги из-за того, что лежал в неудобной позе, затекли, он их вообще какое-то время не ощущал, точно его парализовало. Спросонья испугался, что их завалило во сне, а он этого не почувствовал и ноги действительно отнялись. Но постепенно вместе с покалывающей болью в них возвращалась жизнь. Сергей полежал еще немного, потом встал, нетвердой походкой направился к выходу из убежища.
На улице было тихо, уже рассвело, свежий воздух бодрил, прогонял остатки сна. На площади прямо перед штабом зияла огромная воронка, там выворотило кусками асфальт и землю. Снаряд или ракета не долетели до убежища метров пятьдесят. Наверное, это произошло, когда они отключали телефоны, как раз тогда и громыхнуло совсем рядом. Стена убежища была иссечена осколками. Они валялись на земле повсюду. Комов нагнулся, поднял один, стал с интересом рассматривать, положил зачем-то в сумку.
«Теперь проводить смотры и парады будет трудно», – пришло в голову, когда он вновь посмотрел на воронку.
Оглядевшись, увидел, что в трех сотнях метров упала еще одна ракета.
На земле валялось несколько окурков. Очевидно, их оставили те, кто выбирался из убежища пораньше. Сергей не курил уже часов шесть – точно оказался в самолете, который летит черт знает куда, и пока не совершит посадку, пока не выберешься из здания аэропорта – курить нельзя. Вытащил из сумки помявшуюся пачку, раскрыл ее. Оказалось, что осталось всего пять сигарет. Очевидно, что и у остальных членов журналистской команды запасы в лучшем случае такие же, а пополнить их пока негде. Разве что миротворцы вместе с продуктами начнут выдавать и сигареты. У Комова дома, в качестве сувенира, валялась одна из таких пачек, выкрашенная в камуфляжные тона. Ее ему дали в Таджикистане.
Курить в такую рань врачи не рекомендуют. Впрочем, они вообще не рекомендуют курить… Сергей вытащил сигарету, зажег ее от пластмассовой зажигалки, затянулся, подержал немного дым в легких, выпустил его наружу. Чуть закружилась голова.
На флагштоках теперь развивалось только два флага. Грузинского не было, он подевался неизвестно куда. Кто-то из миротворцев спустил? Вряд ли именно его сбили с мачты грузинские снаряды, тогда хотя бы обгоревшие обрывки на ней остались, а скорее всего – снесло бы всю мачту и на ее месте осталась воронка, да и остальные бы покосило.
Комов с ума сходил от информационного вакуума. Находясь в центре событий, он знал о том, что происходит в километре от него, гораздо меньше тех, кто сидел в Москве в редакции. Туда стекалась информация из множества мест, а он только мог расспросить военных. Им же было не до него.
Сигарета закончилась слишком быстро. Сергей с сожалением посмотрел на окурок, отбросил его в сторону, подумал, достал еще одну сигарету и вновь прикурил.
Из штаба вышел миротворец с огромной пачкой каких-то бумаг, папок, карт. Они едва умещались в его руках, он придерживал их скулой, прижимал покрепче, чтобы документы не разлетелись. Если бы не автомат на плече и не форма, он походил бы на пионера, участвующего в сборе макулатуры и наткнувшегося на золотую жилу, пещеру, наполненную бумажными сокровищами.
Миротворец дотащил свою ношу до воронки, бросил все туда и отправился за следующей партией. Тем временем из штаба выбежал офицер с пластиковой бутылкой, в которой была жидкость для разжигания костров. Такие обычно используются на загородных пикниках, когда надо зажечь купленные по дороге угли, а пока они прогорают – заняться нанизыванием мяса и овощей на шампуры.
Офицер облил бумаги, валявшиеся в воронке, потом стал хлопать себя по карманам. Сергей догадался, что у него нет спичек.
– Вот это вам нужно? – он подошел к офицеру, протягивая ему зажигалку.
– Да. Спасибо.
Офицер нагнулся, вытащил из кучи документов один листочек, поджег его, дождался, когда бумага разгорится посильнее, потом бросил ее в воронку. На папках, что лежали сверху, значилось: «Совершенно секретно» и «Для служебного пользования». Огонь быстро уничтожал эти надписи.
Миротворец притащил вторую партию бумаг, посмотрел на огонь, но бросать все сразу не стал, похоже, испугался, что может потушить костер. Он сложил бумаги в стопку и стал подкармливать огонь постепенно. Комов провожал взглядом папки, летящие в костер. Он всегда с интересом смотрел документальные кадры, на которых люди бросали в костер книги, а в детстве ему понравился «451 градус по Фаренгейту» Рея Бредбери. Фильм Годара, поставленный по этому роману, впечатления на него не произвел. Сергей и сам бы сложил костер из некоторых книжек, что попадаются в руках пассажиров метро. Еще лучше заставить авторов восстановить леса, вырубленные ради того, чтобы их опусы были напечатаны…
– А я проснулся, смотрю – тебя нет, думаю, где ты? Пошел искать, – оператор сладко потягивался.
– Да куда я отсюда денусь? – сказал Сергей. – С этой «подводной лодки?»
– Может, я камеру принесу? – предложил Женька, – Поснимаю что-нибудь.
У Беляша чесались руки без работы, но спрашивал он не у Комова, а у миротворцев.
– То, как мы секретную документацию сжигаем, снимать не стоит, – сказал офицер.
– Не будем, – сказал Сергей. – Что хоть происходит-то?
– «Алания» передает, что Россия напала на Грузию.
– Да? – удивился Беляш. – Тогда наши танки должны уже в Тбилиси быть. А на самом деле что?
– На самом деле, все очень хреново. Нам еще повезло, нас обошли и пока не штурмуют. Не знаю – надолго ли… В Северном городке, судя по всему, идет бой. Связь плохая. Не знаю, сколько они там продержатся. Цхинвал грузины взяли.
Огонь разгорелся, языки его высовывались из воронки, цеплялись за ее края, будто хотели выбраться наружу. Сергей бросил в воронку окурок, он сразу же исчез в пламени. Миротворец притащил третью пачку, такую же большую, как и две предыдущие, но теперь он уже не боялся, что огонь может угаснуть, и швырнул все сразу.
– Много там еще? – спросил офицер.
– За пару раз управлюсь, – сказал миротворец.
– Давай, – кивнул офицер.
Ощущать себя защитником Брестской крепости, оказавшимся в глубоком тылу противника, было очень паршиво. К тому же Брестская крепость еще к Первой мировой войне устарела и, отступая, царские войска оборонять ее не стали, а уж ко временам Великой Отечественной бастионы были не более грозным укреплением, чем обычные дома. База миротворцев тоже не была предназначена для ведения оборонительных боев. Грузинские танковые колоны обтекли ее стороной, не стали задерживаться, оставили в тылу, решив, что смогут разобраться с базой попозже, когда доберутся до Рокского тоннеля, перекроют его, перережут линию, по которой могли бы подойти подкрепления.
