Где-то вдалеке, точно фантомы, ползли танки. Оператор подошел к сетке, ограждающей базу миротворцев, раздвинул ее, приладил камеру и стал снимать. В это время завибрировал мобильный телефон, Сергей включил его, когда выбрался из бомбоубежища.
– Что у вас творится? Вы как там вообще?
Звонили из редакции. Приближалось время выпуска, вот о них и вспомнили, хотя, может, пытались связаться и ночью, но телефон был недоступен.
– Плохо тут все, – сказал Сергей устало.
– Знаю, – откликнулся голос редактора. – Ты репортаж наговорить сможешь?
– Смогу. Но без картинки. «Тарелки»-то нет.
«Тарелка», наверное, уехала в Северную Осетию или ее взяли в плен грузины или она сгорела. Ведь стояла «тарелка» на площади перед зданием Правительства. А его должны были в первую очередь обстреливать. Так всегда делают при «наведении конституционного порядка».
– Ничего страшного. У нас есть картинка. Представляешь, грузины показали на своих каналах, как наши обстреливают их территорию, а оказалось, что это они сами шмаляют по Цхинвалу из «Градов». Ну не сволочи ли? У миротворцев вообще тяжелого вооружения нет.
– Это верно. С автоматами против танков тяжеловато воевать…
– Ты когда будешь готов?
– Минут через пять перезвони, если что – всякие огрехи сам вырежешь.
– Договорились!
Рассказ дался легко, он ведь говорил о том, что сам видел, а это делать всегда несложно. К тому же его опять не ограничивали во времени, и Сергей мог позволить себе описывать все в подробностях, вот только про сжигаемые секретные бумаги рассказывать не стал. Документы сжигают, чтобы они не достались противнику, а захватить их он может лишь в том случае, если возьмет базу миротворцев…
18. Алан Сенакоев
Сенакоев проснулся поздно. Голова гудела, во рту пересохло. Кряхтя, как старик, Алан сполз с лежанки, добрался до колченогого стола, стоявшего в углу. В глиняном кувшине с оббитым горлом что-то бултыхалось. Вино оказалось прохладным, оно освежало ссохшееся нутро. На мгновение накатило головокружение, но почти сразу прошло. Захотелось курить.
Алан пошарил в кармане измятых брюк, нашел пачку. Все сигареты оказались сломаны. Выругавшись, Алан выбрал кусок побольше, щелкнул зажигалкой – она обнаружилась на столе среди объедков – и с наслаждением затянулся.
Крепко они с Кузей погуляли… Район Текстильной фабрики грузины несмотря на все старания так и не заняли, поэтому опасаться приятелям было нечего. Подвал прочный, да и дом расположен удачно – его прикрывают более высокие здания. Жратвы хватает, выпивки – хоть залейся. Жаль только – баб нет. Постой-ка… Именно за бабами и ушел Кузя. Рисковый он все-таки парень! Ничего не боится: ни обстрелов, ни грузин, ни местных ополченцев. Если сказал: «Хочу», – то своего непременно добьется.
Однако что-то долго его нет. Небось, разыскал Зинаиду и думать о приятеле забыл. А может, с ним что случилось?
Алан еще отхлебнул вина, поразмыслил. Вообще-то Кузя – мужик фартовый, у него на опасность нюх. Да и обстрелов, вроде в последние часы не было? Или были? Черт его знает… Сенакоев помнил, что после ухода подельника принял полстакана водки, потом свалился на лежанку, которая тут же мерно заколыхалась под ним, словно телега, влекомая резвой лошадью. Что было потом, Алан не представлял.
Он покосился на дверь, ведущую в подвал. Засов не был задвинут. Правильно, Кузя запираться не велел. Значит, приятель не появлялся. Или успел еще куда идти?
Да и черт с ним. Появится, хорошо, а если кто-нибудь свернул ему шею, эту потерю Сенакоев как-нибудь переживет. За месяцы знакомства успел кое-чему научиться, да и некоторые свои связи Кузя ему передал. Не пропадет Алан, устоит на ногах. Хотя работать с напарником, конечно, удобнее…
А ведь всего полгода назад они с Кузей и не подозревали о существовании друг друга. Сенакоев как раз окончательно разругался с родителями и перебрался на жительство в дом старшего брата, погибшего во время конфликта девяносто второго года. Жилье было не ахти, зато никто здесь не капал Алану на мозги – братова супружница прихватила сына-подростка и перебралась в освобожденную деверем комнату в квартире родителей мужа. Так сказать, произвели устраивающий всех обмен жилплощадью.
Алан потянулся и лениво подумал о том, что дом, где обитает его родня, стоит как раз на пути грузинских танков. Запросто могли попасть под раздачу. А-а, пусть сами головы ломают, они же умные, все знают. Заколебали уже! «Пятый год пошел, как школу закончил. Почему не работаешь?» За копейки? Нашли дурака! Может, еще уехать в Россию и горбатиться там на стройках? Нет, мужики там деньгу зашибают неплохую, но это занятие не для Алана. «Почему не стал учиться дальше?» Сейчас, все брошу, поглажу шнурки и со всех ног побегу в институт. Учатся одни придурки, прожить и без диплома можно. Чтобы понять это, достаточно посмотреть на окружающих. На того же Кузю, например.
Приехал он откуда-то из Сибири. Не то из Томска, не то из Омска, а то и вовсе из Новосибирска – Алану это до лампочки, он в этих городах не был и ехать туда не собирался, хотя, если верить Кузьме Какишеву, жить там можно припеваючи. Без всяких там дипломов и специальностей. Главное – чтобы голова на плечах была.
Плечи, кстати, у Кузи не удались – узкие, покатые. Ростом он тоже не вышел, как и сложением. Щуплый, темнолицый, остроносый. Зато взгляд – хозяина, хорошо понимающего, что в жизни главное. В какие-то моменты белесые глаза Кузи наливались свинцом, взгляд тяжелел, черты лица нехорошо напрягались. Тогда Алан явственно понимал, насколько опасно вставать на пути Какишева, а еще чувствовал Сенакоев, что обид Кузя не прощает, – долгие годы может ждать, но рано или поздно поквитается: вернет должок сполна, с процентами за время, которое ушло, пока он готовился к мести.
– Не повезло тебе, парень, – говорил Какишев, снисходительно поглядывая на Алана. – Поздно родился. Эх, и жили мы в начале девяностых! Закрышуешь пяток ларьков и доишь потом их владельцев, как хочется. Бабки, шмутье, жратва – наслаждайся, не хочу! Постреливали, конечно, друг друга, не без этого. Ну, тут уж кто умнее, кто первый успеет. Менты пикнуть боялись, все вот тут были, – Какишев с силой сжимал пальцы в кулачишко. – Да и позднее проблем у меня не было. Я баб шерстил. Выйдешь летом на пляж, засечешь дуру, золотишком обвешанную, присмотришься. Такие коровы попадались! Задница – в дверь не пролезет, сиськи до полу висят, рожа, если ночью приснится, заикой станешь. Зато в ушах серьги, на шее цепь, пальцы из-под колец не видны. Они же свои телеса выносят, чтобы богатством, на них навешанным, мужиков привлечь. Одну дуру помню, так она в пуп кольцо в три раза больше обручального вколола…
– А дальше что? – сглатывая слюну, интересовался Алан.
– Все по плану. Дождусь, пока эта никому не нужная стерва, домой несолоно хлебавши пометется, прослежу за ней. В какой-никакой укромный уголок все равно забредет, главное, чтобы вокруг никого не оказалось. А там – перо к брюху: снимай рыжевье!
