Как стрела – неотвратима
В битве грозной Даханаго.
Конь ее руке послушен:
Догоняющий отстанет.
Молнией в руке оружье:
Нападающий погибнет…»
– Именно так, – подтвердил Светлов. – Заинтересовался я, кто такие нарты. Ну а дальше все просто…
– О нартах и в наших легендах рассказывают, – напомнил Джикирба.
– А еще у карачаевцев, абазин, адыгов, балкарцев, убыхов, чеченцев, ингушей. Но в осетинском эпосе есть свои, неповторимые вариации. Во Владикавказе я уже был, теперь хочу поработать в университете Цхинвала.
– Ладно, тебе виднее, как поступать, – согласился Нестор. – Поездом поедешь? Это ведь долго.
– А что делать? – спросил Олег. – Самолеты туда из Сочи не летают. Придется трястись восемнадцать с половиной часов. Все лучше, чем на перекладных.
– Это верно, – вздохнул Джикирба. – Эх, оторвать бы руки тем, кто единую страну на куски растащил! А заодно и головы. Но хватит об этом… На вокзал тебя я сам отвезу.
– А как же твои питомцы? – спросил Светлов. – Не заскучают.
– Обидятся, – рассмеялся Нестор. – Ничего, я человек опытный, знаю, как к ним подлизаться.
Вот уже много лет Джикирба работал лаборантом в знаменитом на весь свет сухумском обезьяньем питомнике. Помнил и времена его расцвета, и страшные годы военного конфликта с Грузией. Тогда перепившиеся представители «титульной нации» стреляли ради развлечения по перепуганным животным. Трех визжащих от ужаса обезьян Нестор унес домой и сумел спасти от неминуемой смерти. Эти мартышки долго еще жили в питомнике, но так и не стали прежними веселыми и беззаботными существами. Похоже, люди забывают постигшие их беды быстрее, чем братья наши меньшие…
Поезд замедлил бег, потом дернулся и остановился. Олег посмотрел на часы. Похоже, Армавир-Туапсинский. Стоять здесь двадцать минут.
Он осторожно, стараясь не разбудить спящих соседей, спустился с полки, покинул душное купе, прошел по безлюдному вагону и вышел на перрон. Бывать на этой станции Светлову доводилось и раньше. Помнил он и краснокирпичную водонапорную башню, и одноэтажное здание вокзала. Построили его полностью симметричным – с путей оно выглядело точно так же, как и с привокзальной площади.
На перроне никого не было, только зевающая проводница посматривала на нахохлившегося Олега.
– Не спится? – добродушно улыбнулась она.
– Да, – признался Светлов, – Еще и голова разболелась.
– У меня есть «кетанов», – сказала проводница. – Сильное средство. Могу поделиться.
– Буду очень признателен, – улыбнулся Олег.
3. Комов
Сергей открыл окно. Обычно днем, когда в Рокском тоннеле скапливалось множество автомобилей, дышать здесь было невозможно – пусть внутри машины нестерпимо жарко, все равно спертый воздух салона лучше, чем выхлопные газы, заполнявшие пробитый в горах ход. Тоннель строили с запасом: когда-то рассчитывали, что он будет пропускать две с половиной тысячи машин в сутки, но через него могло протиснуться и вдвое большее количество. Правда тогда устаревшая система вентиляции не справлялась… Но сейчас машин в тоннеле было очень мало. Девятка, чуть покачиваясь, мчалась по неровному асфальту, на котором кое-где виднелись выбоины от танковых гусениц, точно еще не зажившие царапины от когтей на коже.
Рокский тоннель возвели больше двадцати лет назад. Он считался самым длинным в мире, это был единственный путь из Северной Осетии в Южную, строили его всей страной, да тогда иначе и быть не могло. О ходе работ снимали репортажи, которые показывали в каждом кинотеатре перед сеансом. О скальную породу обломала бы зубы любая из тех машин, которые применяются, к примеру, при строительстве метро. Породу приходилось взрывать, продвигались на считанные метры. Шли сразу с двух сторон, в течение десяти лет, а когда осталось совсем чуть-чуть, то организовали сводный отряд – точно его посылали на штурм последнего бастиона врага, на вершине которого любой ценой надо установить знамя Родины. В этот отряд вошли лучшие из лучших, именно они и встретились в месте сбойки. Радости было столько, будто прорвали блокаду… Свершилось то, о чем мечтали не одно столетие! Ведь до появления тоннеля перевал приходилось преодолевать пешком, по горным тропам. Без поклажи на это уходил целый день, а если был какой-никакой груз, то дорога могла занять и несколько суток.
Сергей засек время, когда «девятка» въехала в тоннель, и бросил взгляд на часы, когда они оттуда выбрались. На все про все ушло менее трех минут. Ему показалось, что они едут слишком быстро, но, посмотрев на спидометр «девятки», журналист обнаружил, что машина движется со скоростью всего-то около восьмидесяти километров в час. Почему-то в голову пришла мысль, что, хотя внутри и установлены камеры наблюдения, никто не стал бы штрафовать их за превышение скорости…
Проскочили пост миротворцев, установленный на выезде из тоннеля. Да, это была настоящая дорога жизни… Если ее разрушить, то Южная Осетия окажется отрезанной от России и никто не успеет придти на помощь миротворцам, вздумай грузины напасть на осетин. А они не раз пытались это сделать. В девяносто первом на подходах к тоннелю едва удалось остановить грузинский «газик», до отказа набитый взрывчаткой. Похоже, его вел смертник. Иное объяснение придумать не удавалось. Надо ведь загнать машину в тоннель, выбраться из нее, добежать до выхода (а это, как минимум, с километр), подорвать взрывчатку, при этом не попасть в руки ни миротворцев, которые охраняют тоннель, ни осетин. Эти-то точно устроят самосуд над тем, кто перерезал дорогу жизни. Нет, это не версия, слишком все сложно. Когда камеры слежения зафиксируют, что кто-то бросил в тоннеле машину и бежит прочь, намерения беглеца сразу станут ясны. Его остановят, а может и взрывчатку в машине успеют обезвредить. Взрывать должен смертник. Но тоннель построен с расчетом, чтобы выдержал девятибальные сейсмические колебания. Пожалуй, и «газика» со взрывчаткой окажется мало, чтобы его разрушить… И все-таки, проезжая по тоннелю, Сергей невольно втягивал голову в плечи, мысленно представляя, как после мощного взрыва обваливаются своды, погребая под чудовищной массой обломков всех, кто в нем находится. Пять метров воздуха над головой, потом слой бетона, а над ними – километр горных пород: слишком много для надгробья!
Хасан напряженно вглядывался в темноту. Сергею не хотелось отвлекать его пустыми разговорами. Он бросил взгляд на заднее сиденье – оператор беззаботно посапывал носом и слабо улыбался чему-то во сне. Не первый год они работали вместе, привыкли друг к другу, притерлись.
С первого взгляда Женька Корольков производил неизгладимо отталкивающее впечатление. Оплывший, одетый в донельзя затертый джинсовый костюм, на плечи спадают давно немытые патлы, взгляд сонно-равнодушный… Вывести его из равновесия было невозможно, на шуточки Женька никак не реагировал, легко откликался на прилипшее к нему обидное прозвище Беляш. Но, когда подходило время съемки, рыхлый, неповоротливый толстяк исчезал, вместо него неведомым образом появлялся хищно подтянутый профессионал с почти сверхъестественной реакцией.
