«Мрачный и неприветливый» – это символ замка, который следовало выбить на его воротах и еще лозунг: «Входящий сюда, забудь о радости». Можно посочувствовать тем людям, которые когда-то были вынуждены в нем жить, но еще большего сочувствия заслуживали те, кто хотел взять его штурмом. Пришлось бы изрядно попотеть и потерять уйму солдат, прежде чем удастся подтянуть таран к воротам, причем это не давало никакой гарантии, что их можно проломить. Штурмовые башни отпадали, а взобраться на стены можно, только избавившись от доспехов. Надо думать, защитники замка только одобрили бы подобную инициативу. Убивать глупцов, что может быть веселее?
Мариенштадом можно было любоваться часами, если, конечно, знать, что потом уйдешь отсюда и встретишь вечер и ночь у себя дома в теплой постели, вдали от этих мест. Но… Мазуров почувствовал неожиданную печаль из-за того, что именно ему предстояло разрушить этот замок.
– Как ты думаешь, сколько у них продуктов? – спросил Игорь Рингартен.
– На полгода осады хватит, – ответил Мазуров.
– Ай-я-яй, боюсь раньше нам и не управиться.
На башнях замка были установлены прожекторы, но приветливее от этого Мариенштад не стал, потому что немцы не включали их, уверенные, что никто на них не нападет. Сумасшедшим выглядел как раз тот, кто думал об обратном.
Рингартен думал, что, если на стены между зубцами развесить гирлянды из колючей проволоки, замок станет похож на тюрьму. К нему вела неширокая грунтовая дорога. Видимо, пользовались ею нечасто. Казалось, что Мариенштад выпал из пространства и теперь живет собственной обособленной жизнью. За весь день к нему никто не подъехал, из него никто не выходил. Без часовых на стенах он и вовсе казался бы необитаемым. Свою работу они выполняли плохо. Но расслабляться не стоило. Часовые могли увидеть отблески солнечных лучей на стеклах бинокля. Оптика предательски выдавала даже измазанных маскировочной краской снайперов, которые могли часами лежать не двигаясь, притаившись в кустах. Случайный отблеск делал всю их маскировку напрасной. Но он длился долю секунды, и, чтобы его уловить, нужно было внимательно следить за зарослями. Иногда на это уходило несколько часов. Часовые, охранявшие замок, по сторонам не смотрели и всегда оставались повернутыми к штурмовикам в профиль. Рассмотреть их лица не получалось, а ростом все они были одинаковы. И все-таки Мазурову удалось установить, что одновременно заступают в караул всего два солдата.
Время давно приступило к разрушению замка. С момента его постройки прошло не так много лет, чтобы камень превратился в пыль, но его края обветрились и сгладились. Когда-то каменотесам удалось добиться, что между камнями не просовывалось лезвие меча, а теперь туда протискивались пальцы.
Мазурову не удавалось рассмотреть, насколько глубоки щели, но, похоже, опору можно найти по всей стене. Впрочем, он трезво оценивал свои силы и сомневался, что сможет вскарабкаться по этой стене на самый верх. В лучшем случае он поднимется метра на четыре. Если очень постарается – то на пять, но на оставшееся сил у него не хватит. Потом он встанет перед выбором: прыгнуть вниз самому или дождаться, пока руки ослабнут и пальцы разожмутся. Впрочем, капитан и не собирался демонстрировать способности стенолаза лично, ведь в отряде был Павел Миклашевский.
С самого начала Мазуров рассчитывал на него. Первоначально он полагал, что кто-нибудь забросит на стену кошку с веревкой и заберется по ней наверх. Но часовые могли услышать, как железные зубья кошки скребутся о камень стены. Пробиваться через ворота – слишком шумно. Штурмовики раскрыли бы себя раньше, чем разузнали обстановку внутри замка и сообразили, как им действовать дальше. Забивать стальные штыри в щели между камнями, как при восхождении по крутому горному склону, тоже довольно громко. Оставалось одно: взобраться на стену, используя методику мухи. Или паука. При этом все снаряжение, за исключением ножа и веревки, придется оставить внизу.
Мазуров подозвал Миклашевского. Тот уже осмотрел три стороны замка, совершив небольшой рейд вокруг него.
– Условия примерно везде одинаковые. Все участки должны хорошо просматриваться с башен. Но думаю, что за ними никто не следит внимательно. Надо посмотреть, какой ночью будет ветер, а потом я попробую. Долго ждать нельзя.
Да, как бы они ни старались, но их временное пристанище опытные следопыты обнаружат очень быстро. Не надо обладать выдающимися аналитическими способностями, чтобы понять, где располагался отряд перед нападением на замок. Штурмовики были осторожны, но не приминать траву под силу только бестелесным ангелам. Дальше по следу пустят собак Их, конечно, найдут. Все зависит от скорости.
Тем временем Азаров вырезал ножом квадратный кусок дерна со сторонами примерно тридцать сантиметров, скатал его в трубку, затем саперной лопаткой вырыл ямку глубиной в полметра. Земля была влажной и не осыпалась со стенок Рыть мешали корни деревьев, как змеи, пронизывающие землю. Но они оказались не очень толстыми. Лезвие лопатки их легко перерубало. Выкопанную землю вместе с обрубками корней Азаров складывал в разложенную на земле тряпку. Он положил в яму кожух с рацией, присыпал ее землей и вернул на прежнее место дерн. Для того чтобы разглядеть тонкий разрез в дерне и поврежденную траву, пришлось бы нагнуться От такого положения заломит в спине. Выкопанную землю радист отнес в лес, метров за двадцать от стоянки и равномерно раскидал ее так, чтобы она стала незаметной.
Еще накануне штурмовики прочесали лес в округе, но ничего подозрительного не нашли. Мир вымер. Выставив дозорных, штурмовики целый день проторчали в зарослях. Мазуров дал им время поспать, да и сам вздремнул. Проснувшись, почувствовал, что тело затекло. Хорошо еще, что земля была мягкой, и, если бы не ветки, которые так и норовили впиться в бок, лежать на ней было даже приятно. Комары досаждали не сильно. Они уже успели где-то напиться крови. Время опять тянулось невыносимо медленно. Чтобы ускорить его, нужна была более непринужденная обстановка. Хотелось, чтобы скорее наступила ночь. Штурмовики молили бога, чтобы он побыстрее загнал солнце за горизонт. Очень хотелось двинуться к замку сразу, как только мир начал тускнеть, а солнце коснулось верхушек деревьев, поджигая их. Но было еще слишком светло…
Мазуров с детства любил шоколад, который выпускали в Москве и Санкт-Петербурге. Впечатления о других городах у него складывались вовсе не от архитектурных памятников или каких-либо других достопримечательностей, а от того, каков на вкус местный шоколад. Он всегда просил родителей купить его. За один присест он мог съесть стограммовую плитку, а если ее запивать чаем, то, пожалуй, прикончил бы и полторы. Возраст не истребил у капитана пристрастие к сладкому, но, лежа в кустах, он мечтал о другой еде… Им выдали по пять плиток шоколада. Специалисты считали, что это самая хорошая пища для штурмовика. Калорийная и не занимает много места. В чем-то они были правы. Шоколад не давал расслабиться, а содержащиеся в нем вещества взбадривали. Но его сладковатый привкус, надолго остававшийся во рту, оседавший пленкой на зубах, начинал раздражать, поэтому его хотелось побыстрее смыть водой из фляжки. Мазуров опасался, что, если война продлится еще год, он приобретет стойкую аллергию к шоколаду. Родные не узнают его, когда он вернется.
