– Сильных много?
– Каждый десятый. Остальные чересчур самоуверенны.
Даже раскрывшиеся «искры» далеки от всемогущества.
– Но все равно прыгают.
– Как правило, у «наездников» есть веская причина для возвращения, – объяснил Герман. – Кому-то помочь. Что-то исправить. Однажды на Землю вернулся мужчина только для того, чтобы попросить прощения у отца – не успел сделать это до смерти.
Виктор хмыкнул. Карбид поднял бровь.
– Ты этого не понимаешь?
– Они нарушают закон. Ставят под угрозу жизнь других «искр».
– Они ощутили Вечность и не хотят прожить ее с грузом на «искре». Хотят очистить совесть.
– Нужно было жить по совести, – холодно произнес Ясень. – Жить так, чтобы не пришлось возвращаться и просить прощения.
– Тебе их не жаль?
– Я считаю, что за ошибки нужно платить, – твердо произнес Виктор. – Я заплатил. Они ничем не лучше меня. Груз, о котором ты говоришь, одна из форм наказания за грехи. И одновременно – предупреждение на всю последующую жизнь, на всю Вечность. Напоминание о том, что есть вещи, которые нельзя исправить, нельзя изменить. Напоминание о том, что есть совесть. Груз, о котором ты говоришь, это не шрам и не клеймо, это опыт, который позволит избежать ошибок. А возвращаются сюда самоуверенные «искры», возомнившие себя богом. Их не жаль. Их нужно наказывать не только грузом на совести.
– Они знают, чем рискуют.
– Ты их уважаешь?
Карбид вздохнул, бросил окурок в урну, помолчал, после чего глухо ответил:
– Чувства не мешают мне исполнять долг.
* * *
– Пропала?
– Да, пропала, – подтвердил Олег.
– Плохо, – резюмировал милиционер.
Его напарник молча кивнул, показав, что оценил драматизм ситуации. А может, просто головой потряс, пытаясь в ней что-нибудь отыскать. А может, его укусил кто, вот и дернулся. Все может быть.
– Согласен – плохо, – буркнул Олег. – Искать будете?
Лейтенант Кузьмин и старший лейтенант Стоценко переглянулись. Не тоскливо: «Опять работать…», не зло: «Ходят тут разные, кроссворд отгадывать мешают!», а равнодушно: «Я же говорил, что кто-нибудь придет». Милиционеры переглянулись не быстро, взгляды задержались, словно «камень-ножницы-бумага» кинули. После чего проигравший Стоценко осведомился:
– Когда пропала?
«Неужели судьба Юли в руках этих людей?!»
Безразличные глаза, безразличные голоса, заученные вопросы. Ни грана участия или сочувствия – милиционеры просто делали свою работу.
«Но вы ведь люди! Живые люди! Почему вы так себя ведете?!»
Олег был готов взорваться, нахамить, выплеснуть тьму, что накопилась в душе за эту ночь. Он провел в отделении всего пару минут, а уже готовился к скандалу, истерике, и вдруг…
«Но ведь это я не спал всю ночь, а не они. Я нервничал. Я дергался. Я».
Огромным усилием воли Олег взял себя в руки.
Милиционеры, судя по всему, прекрасно поняли состояние молодого человека. Они тоже готовились к скандалу. Они знали, какими приходят в их кабинет люди.
– Когда пропала? – повторил Стоценко.
– Разве вы не будете заполнять протокол? – негромко спросил Олег.
– Протокол чего?
– Я не знаю, – пожал плечами молодой человек. – Я думал, что напишу заявление, вы заполните какие-то бумаги, и делу будет дан ход.
– Не в первый раз, что ли?
– В первый.
Стоценко почесал авторучкой в затылке. Кузьмин заложил ногу за ногу. В соседнем кабинете радио заголосило мутной попсой.
– Ваше имя?
– Часовщиков Олег Николаевич.
– О ком вы хотите заявить?
– Соболева Юлия Константиновна.
– Жена?
– Гражданская.
– То есть не жена.
– Мы живем вместе.
– Давно?
– Это важно?
Стоценко чуть приподнял брови:
– Раз я спрашиваю, значит, важно.
Наверное, милиционер не хотел хамить, однако прозвучала фраза грубовато, и Олег возмутился:
– Послушайте, товарищ старший лейтенант, вы не могли бы себя вести чуть-чуть вежливее? Я не спал всю ночь. Я очень сильно беспокоюсь. Поэтому…
Стоценко выставил перед собой левую ладонь:
– Извините.
В правой руке он вертел авторучку.
– У меня складывается впечатление, что вам абсолютно все равно.
Кузьмин отвернулся к окну и зевнул. Лейтенант надеялся, что этот жест Олег не заметит. Зря надеялся. Но реагировать на зевок молодой человек не стал, побоявшись сорваться.
– Мне сейчас очень тяжело. Я пришел к вам, и что я вижу?
– Вы мне не поверите, Олег Николаевич, но я вас понимаю. – Впервые в голосе милиционера появилось нечто, похожее на участие. – Честное слово – понимаю.
– Неужели?
– Навидался, Олег Николаевич, вы уж извините за такое выражение. В этот кабинет всегда приходят люди, которые не спали предыдущую ночь. Они взвинчены. Напуганы. Обеспокоены. Они меня торопят. Они срываются и начинают кричать. Но есть правила, которые я не могу нарушить, и вопросы, которые я не могу не задать. И эти правила составлены не просто так, а на основе опыта. Многолетнего опыта.
– Я понимаю. – Олег смутился. – Я просто прошу вас быть чуть вежливее.
– Я постараюсь.
Кузьмин отошел от окна к тумбочке, налил в стакан воды из чайника и жадно выпил.
– Вы давно живете с Юлией?
– Больше года.
– А знакомы?
– Два года.
– Серьезные размолвки были? Такие, чтобы она или вы уходили из дому и ночевали у друзей или родителей?
– Нет.
– Честно?
– Честно. Настолько серьезных размолвок у нас не было. – Олег криво улыбнулся: – Пока не успели.
«Сколько бы я дал, чтобы у нас еще появилась возможность крупно поссориться! Пусть мы разругаемся в пух и перья! Пусть она хлопнет дверью и уйдет ночевать к родителям! Пусть! Главное, чтобы она была жива!»
– Насколько я понял, Юлия не пришла домой сегодня ночью?
– Совершенно верно.
– Вопреки обыкновению?
– Да.
– Вчера вы не ругались?
– Нет.
– Олег Николаевич, пожалуйста, подумайте еще раз: не могло ли вчера в ваших отношениях случиться нечто, способное серьезно обидеть Юлию? Когда люди живут вместе долгое время, они порой перестают за собой следить. Возможно, случайная фраза, незамеченная и ничего не значащая для вас, произвела на Юлию сильное впечатление. Подумайте, попытайтесь вспомнить.
